сбиваясь (всё же он был пьян, хотя сам не замечал этого), – пятнадцатый и девятый. На девятом он вроде был. А на пятнадцатом?.. А почему он, кажется, не был на пятнадцатом?.. Странно… Как отводил кто-то… Пятнадцатый… Вполне пятнадцатый… Петров пошёл к подъезду. Камня, которым он заложил дверь, чтоб не закрылась, конечно, уже не было, но она и не захлопывалась – магнитный замок не работал.
Квартира на пятнадцатом этаже была её квартирой. Петров сразу узнал эту синюю дверь. Он даже вспомнил, где у неё есть изъян, – раньше он занимался стальными дверями. Прислушался. За дверью смутный женский и явный детский голоса. Позвонил.
Кто-то тихонько подошёл к двери. Петров стал прямо перед глазком, громко сказал (у него получилось грубо и сипловато): «Открой». Голоса за дверью затихли.
Он постоял так и пошёл.
– Сюда этот Женя приходил, – сказала вошедшей в квартиру Эльвире женщина, с которой Петров ехал в лифте, – я ему не открыла дверь.
– Какой Женя?..
Верочка
Верочке почти три года. Теперь она ложится спать рано – в восемь-полдевятого. Сама говорит: «Хочу пать». И засыпает хорошо. А раньше, бывало, и в одиннадцать не уложишь.
Но сегодня не получалось, Верочка не отпускала мамину руку и два раза подряд заставляла рассказывать сказку про пастушка. Когда Юля рассказала первый раз, Верочка всё не спала и сказала: «Мама, исё по патушка».
Юля рассказывала теперь сказку на свой лад, а Верочка возмущалась, поправляла и долго не могла уснуть: «Нет, он делал дыки, кыша же текла, мама!..»
Юля раздражалась, и особенно оттого, что эту дурацкую сказку сочинил Петров, Верочка теперь её больше всех любит, сам замылился (как всегда!), а тут рассказывай теперь каждый вечер – и слова своего не прибавь!
Наконец, Верочка уснула, Юля на кухне, подняла крышку сковороды, перевернула лопаткой куски цыплёнка, включила печь, чтоб ещё чуток подрумянить, и делает наскоро салат из крабовых палочек.
Должна прийти Ленка Рыжая, подруга. Пока она ещё придёт, три раза можно всё успеть! Что за человек?!..
Кошка Меланья подошла к плите, принюхалась и взобралась на диван. Юля вспомнила про вытяжку, включила и сразу выключила – толку от неё никакого – один шум.
Стол накрыт. Юля даже поставила парадные бокалы. Теперь она с Меланьей на диване, гладит кошку и нажимает в телефоне на контакт Ленки: «Ну где ты там?.. Да бери уже, какое хочешь… Ты скоро?.. Через сколько минут?..»
Осторожно открыла дверь в детскую. Верочка спала на спине, откинув правую руку.
Юля тихонечко вышла. И хорошо, телефон стал вибрировать, когда Юля только закрыла дверь. Глянула – «Наконец-то!», и пошла встречать Ленку. Для этого нужно было спуститься в лифте на первый этаж, потому что консьержка уходила в восемь часов.
Грубоватая Ленка ввалилась в прихожую в своём разбитном стиле. Чуть ли не когда бутылка в руке, цыбарка во рту и рот не закрывается.
– Тише, тише, Верочка же спит…
– Ну что, подруга, всё думаешь разводиться? – начала Ленка после дежурной болтовни, понимая, зачем её пригласили на ночь глядя.
Сегодня Ленка была не рыжая, а крашенная в тёмно-пепельный цвет. Это они с Юлей тоже сразу обсудили. Юля нашла, что «хорошо».
– Лена, не могу уже больше!..
И Лена превратилась в слух. На самом деле ей можно было иногда поднимать глаза и вставлять в Юлин монолог «да-а» или «хм».
Лена почти не слушала, думала о своём и осторожно, чтобы не обидеть Юлю, ела вкусного цыплёнка и салат. Она не слушала, потому что выслушала это уже десять раз. И каждый раз ничего не менялось и не добавлялось к сказанному.
Петров почти каждый вечер пропадал в пивных, плевать хотел на Юльку и на ребёнка. Пока не было ребёнка, было ещё терпимо, а теперь стало просто невыносимо, хотя он и устроился, наконец, на нормальную работу.
Прибавлялись только новые примеры, подтверждающие то же самое.
В общем, Юля подумывала о разводе. Подумывала, но всё-таки – ребёнок…
– Так, – зашла Лена с козырей, – он тебе изменяет?
– Да что тебе эти измены?.. Да откуда я знаю!?.. Ну, не изменяет, наверно. Я думаю, я бы знала. Зато пьёт, как собака!
– Он же завязывал?
– На месяц хватает!
– Ну, не знаю. Прошлый раз он не пил.
– Это пиво своё, – не слышала Юля. – Он по этой своей бывшей до сих пор сохнет.
– Когда это было, подруга? Ну и пусть себе сохнет. Приятное воспоминание молодости у мужика. Она вне доступности, для него?
– Да откуда я знаю?! Наверно. Какая-то богатенькая, я тебе рассказывала.
– Вне доступности. И успокойся. Это и хорошо, на других не смотрит. Только на тебя, ха-ха-ха… Ты же в доступности.
– Не смотрит! В том-то и дело. На пиво своё он смотрит! Не нужно ему уже ничего.
– А вот тут поподробней. Это что-то новенькое…
Вино было не вкусным – водянистым и кисловатым. Когда Лена выходила в туалет, Юля допила свой бокал, подумала, что Петров такое не стал бы пить. А они вот пьют, потому что эта бутылка у них для вида. Хоть бы в ней и лимонад был, но так нельзя. Час прошёл, а выпили только полбутылки.
Меланья спрыгнула с дивана, пошла в прихожую. Лена только сейчас заметила кошку и почувствовала, что в квартире пахнет кошкой, и ещё какой-то химией.
Разведённая Лена первое время была ярой поклонницей разводов и всем советовала разводиться, а теперь больше склонялась к сохранению семьи. Сейчас она, как подкупленный игрок, где-то понимала, что должна посопротивляться, но в итоге должна сдаться.
То есть со всем согласиться – что Петров – самый отъявленный и никчёмный злодей, и жить с ним Юльке, и никому вообще, невозможно. А потом у них всё равно как-то утрясётся.
Лене нравился Петров – нормальный мужик и интересный. Задумчивый такой, с тайной, которую всегда будто хочется выведать.
Они выходили покурить на балкон и возвращались за стол. Вино закончилось.
– Фига се… Да-а… – говорила уставшая от роли психотерапевта Лена. Или она заключала, что талант не пропьёшь, но это было уже не сюда.
– …Из супермаркета сбегал, чтобы не платить, – говорит Юля. – Я стояла у кассы, как полная дура с тележкой. На этой работе, слава Богу, зарплата ещё нормальная. Но вот представь. Там у всех ещё левак, а этому ничего не надо! Он всем доволен, ему всё хватает, он поломанные ножницы, это такие у них для железа ножницы, они их выбрасывают, он их собирает, чинит и всем раздаёт…
Из комнаты вышла Верочка. Она тихо стояла за приоткрытой дверью на кухню и слушала. А потом подошла к маме и тёте и с вызовом, посмотрев исподлобья на одну и на другую, громко сказала:
– Мой папа хаоший!
– Красивая девочка, на Женю похожа. А как она поняла, что мы про него? – спросила Лена, когда Юля успокоила Верочку и уложила спать.
Юля попыталась что-то ответить, голос её треснул, лицо повело от боли, и она разрыдалась.
Духовная жизнь
Людей в парке почти не было. В прудах плавали утки, и подлетали большие вороны. Мызников обошёл пруд, спустился к берегу, там, где у воды лежал кусок толстого бруса. Сидел и наслаждался природой. Вода была прозрачной и чёрной, посредине пруда был островок, поросший настоящим лесом. Вокруг было тихо, насколько это возможно утром в городе, тепло. Мызников снял лёгкий светлый пиджак, по привычке поискал глазами вешалку, согнул пиджак вдвое и положил себе на ноги.
Утки сначала, завидев его, отплыли от берега, а теперь подплыли ближе и плавали перед Мызниковым беззаботно, взлетали, чертя лапами воду, опускались и плыли, оставляя на воде красивые сходящиеся линии. Вороны на берегу островка суетились и каркали, будто обсуждали какую-то важную общую проблему. Мызников работал преподавателем, и вороны напомнили ему научную конференцию. Что-то плюхнулось в воду. Теннисный зелёный мячик. Мызников обернулся. Пёс, с белой лохматой мордой, смотрел на него из кустов.
Мызников с улыбкой поднялся с бруса и отошёл в сторону. Пёс, какой-то домашней или бывшей охотничьей породы, в жилетке и в ошейнике,
