моём, я обратил внимание на шкаф, снизу доверху заполненный книгами за стеклянными дверцами. Многие из книг, по-видимому, были изданы ещё в начале прошлого века, потрёпанные корешки и характерные для старых книг тиснение и шрифты говорили об этом. Библиотека меня заинтересовала, я попросил разрешения перевести её в дом. Академик Шмаков не возражал, книги принадлежали Дмитрию Петровичу, он сам собирал их, отдавая немалые деньги букинистам. Виктор тут же позвонил кому-то и договорился о перевозке книг.
– Завтра утром книги будут у тебя дома, – только и сказал он.
– Пусть прихватят ещё все имеющиеся в лаборатории бумаги и скопируют данные с компьютеров, – велел я, понимая, что записи разработок могут оказаться не менее важными, чем старые фолианты. Кроме того, может быть, они помогут мне хоть что-нибудь вспомнить.
Когда осмотр был окончен, перед тем, как покинуть институт и проститься с директором, который уже явно ждал этого момента с нескрываемым нетерпением, я сказал:
– Я обдумаю Ваше предложение о закрытии лаборатории. Сейчас же я не готов дать окончательный ответ. В завещании брат просил поддержать лабораторию, а не бросать её.
Я решил быть искренним с директором института. Он согласился подождать, всем своим видом показывая, что дело за мной, и это дело ясное. Лаборатория уже закрыта, сотрудников нет, помещение тоже принадлежит институту ядерной физики, который в этой лаборатории больше не заинтересован. Мне осталось только убрать отсюда саму лабораторию, ведь она является моей собственностью. Либо найти другое помещение, либо попросту всё вывезти куда-нибудь, либо передать на баланс институту ядерной физики – пусть учёные пользуются.
На обратном пути домой в машине я спросил Виктора:
– Почему семь?
Он понял, что я имею в виду погибших учёных, и ответил:
– Примерно за месяц до конференции в Брюсселе и трагедии в твоём доме в автокатастрофе погиб один твой сотрудник, за две недели – умер от гриппа твой ведущий физик. За неделю на пешеходном переходе был сбит машиной другой физик. А за три дня до конференции покончила жизнь самоубийством твоя лаборантка. Плюс Мыльников, твоя жена и собственно ты.
– И я всё-таки поехал в Брюссель, – подытожил я.
– Да, поехал, – рефреном отозвался Виктор, – и сделал один доклад по ядерной физике. Второй же доклад по холодному ядерному синтезу не успел сделать. По официальной версии заболел.
– О чём я думал? – размышлял я вслух. – Ведь очевидно, что следующие мишени – я, моя жена и Мыльников. Неужели то, о чём я хотел заявить, важнее наших жизней?
– Ты знал, что тебе грозит опасность и перед отъездом попросил меня усилить твою охрану. Я это сделал, но не помогло.
И опять в голосе Виктора я услышал скрытые нотки. На этот раз это было чувство вины. Генерал винит себя в том, что не сумел защитить погибших людей.
– Не вини себя, – вмешался в разговор Иван, – ты всегда был одержим научными идеями и ставил науку превыше всего. Конечно, ты знал об опасности. Но ещё большей опасностью считал, если человечество останется без альтернативных источников энергии: недорогих, доступных каждому дому в любой даже самой отдалённой точке страны. Да и не только страны.
– Что с остальными? Теми, кто ещё жив? – перебил я Ивана, обращаясь к Виктору, который, я был уверен, знает всё.
– Мы ведём скрытое наблюдение за каждым. Они напуганы. Сейчас продолжают работать в институте ядерной физики над другими проектами. Шмаков – всё-таки молодец, не открестился от них, а предложил работу, и, считай, научную крышу. Куда бы они устроились ещё после такой лаборатории?!
– Почему ты мне ничего не рассказал раньше? Ведь очевидно, что мишенью был я, а не Олег.
– Не факт, может быть, и Олег. Или вы оба. История запутанная, многоходовая. Я тебе не всё рассказываю. Это верно, – сказал Виктор спокойным тоном, – не потому что не хочу, а потому что не могу.
– И многого я ещё не знаю?
– Есть кое-что.
Аватар
Вечером, как и договаривались, вся семья собралась в кинозале, чтобы посмотреть фильм Джеймса Кэмерона «Аватар». Это был первый художественный фильм, который я увидел после потери памяти. Интересно. Зрелищно. Особенно произвёл на меня впечатление 3D эффект. Я помню, что это такое, с точки зрения физики. Однако пережил его, глядя фильм, как будто впервые. Своих прежних ощущений, которые я когда-либо испытывал, просматривая фильмы в 3D качестве, я не помню. Также как не помню фильмов.
Выразить свои впечатления при детях я не мог. Всё должно выглядеть так, как будто я не в первый раз сижу в этом зале. Когда зажгли свет, я увидел Наташку и Семёна, развалившихся на специальных диванах, предназначенных для просмотра фильмов, и Лену, которая сразу же встала со своего места и собралась на выход. Мы с Иваном также поднялись, готовые последовать за ней. Дети же продолжали валяться на своих местах.
– Пап! А помнишь, как мы с тобой смотрели этот фильм, когда он только вышел? В 2009-м? – спросил Семён.
2009-й – это не 2015-й. Прошло целых шесть лет. Имею право забыть. И потому я ответил:
– Что-то припоминаю.
– Ну, ты даёшь, пап! «Что-то». Да ты так восхищался! Тебе этот фильм очень понравился. Ты же после этого ещё Джеймса Кэмерона в гости зазвал, когда он в Москву прилетал и по своим подводным делам с нашими учёными встречался.
Семён был шокирован моим ответом. Пришлось выкручиваться:
– Я пошутил. Конечно, помню. Разве такое забудешь!
Я даже улыбнулся, чтобы получилось убедительнее. Тем более что я вспомнил фотографии с Джеймсом Кэмероном из изученного мной семейного архива. Но совершенно не хотелось врать, развивая эту тему. На помощь пришёл Иван:
– Хороший фильм. Режиссёр, да и оператор тоже, – настоящие мастера. Я его вот уже третий раз смотрю, а всё равно нравится. Хотя и фантастика. Не мой любимый жанр. Это ты, Олег, всегда любил Саймака и Брэдбери, Стругацких и Беляева. Сколько вас с Дмитрием помню, в детстве и юности вы только и читали, что научную фантастику. Да ещё учебники.
– Пап! А помнишь, ты мне обещал, что когда я вырасту, мы поедем в Голливуд?
– Я думал, ты забыла, – притворился я.
– Нет. Давай на Рождество ты сдержишь своё обещание!
Наташа с надеждой смотрела на меня. Я не мог разбить её детские мечты:
– Давай! – только и ответил я.
– А меня почему никто не спрашивает? – услышали мы голос Лены, которая, оказывается, так и не ушла, а остановилась в дверях, слушая наш разговор.
– Мам! Вот сейчас и спросим! А чего спросить-то? Ты поедешь
