измучил. Я быстренько отвезу ее в отель, парни ждут. Ты не против?
– Конечно. Я все равно хотела зайти домой и поболтать с Хейзел перед ужином.
Жить явно становится легче, когда объявляешь войну ревности. Особенно когда ты сильнее и побеждаешь в этой борьбе.
– Отвезти тебя в общежитие?
– Нет, не парься. Я полгода как-то справлялась сама, да и кампус за углом.
Звучит самоуверенно, но я себя так не чувствую.
– Хорошо. Я люблю тебя, Скай-Скай.
Он едва касается губами моих, и я не успеваю сказать три волшебных слова в ответ, как Картер уже вскакивает, чтобы проводить Меган на улицу. Мне нужно пару секунд, чтобы прийти в себя, и когда я снова встречаюсь с недоброжелательными взглядами двух женщин, понимаю, что не могу здесь больше находиться.
– Знаете что? Ничего странного в том, что родители ребенка живут не вместе. Малыш все равно будет счастлив.
Прочитав небольшую нотацию, я выкатываю Холли из приемной, протискиваюсь по коридору к двери и с облегчением выдыхаю, снова оказавшись на свежем воздухе.
* * *
Оказавшись в общежитии, я ищу следы присутствия Хейзел, но ни туфель у двери, ни черной сумки на диване нет, а значит, она еще не вернулась. Только я собираюсь написать подруге, как из ее комнаты раздается слабое всхлипывание. Я тут же прячу телефон в карман и, прижавшись ухом к двери, понимаю, что не ослышалась.
Хейзел дома.
И она плачет.
Я нерешительно стучусь в дверь, но никто не отвечает.
– Хейзел? – робко спрашиваю я, притаившись и держа ладонь на дверной ручке. – Хейзел, я тебя слышу. Можно войти?
Она глубоко всхлипывает, и когда, наконец, позволяет войти, я тихо открываю дверь. Комната Хейзел обставлена точь-в-точь как моя, только зеркально. Рюкзак валяется на полу, а соседка лежит на кровати в черных ботинках, уткнувшись лицом в зеленую подушку.
Я наклоняюсь, чтобы убрать рюкзак в сторону. При виде скомканного конверта рядом с подушкой в голове возникает плохое предчувствие.
– Эй.
Я убираю за ухо выбившиеся мокрые от слез пряди, и у меня разрывается сердце, когда я вижу ее такой убитой горем. Тушь размазалась и стекла по щекам мелкими черными дорожками.
– Что стряслось?
Я бережно глажу ее по голове. Она такая бледная.
– Обними меня, пожалуйста, – шмыгает она.
Я тут же отталкиваюсь от Холли руками и перебираюсь на кровать. Хейзел сразу же пододвигается ближе, и, когда я закидываю ноги на матрас, она кладет голову мне на живот. Слезы оставляют следы на моей светлой блузке, и при виде конверта, подписанного рукой Мейсона, я сглатываю ком в горле.
– Если не хочешь, можем не говорить об этом. Но если все-таки да, то ты можешь рассказывать мне абсолютно все, помнишь?
Мы знакомы всего несколько месяцев, но за это время я успела сильно прикипеть душой к этой девчонке. Я глажу ее мягкие волосы и пытаюсь успокоить. Она сильнее прижимается лицом к животу, и ее худенькие плечи подрагивают. Нащупав вслепую конверт, она вытаскивает лист бумаги и протягивает мне. Я разворачиваю его в тревожном ожидании, хотя читать это письмо совсем не хочется.
– Читай вслух, – просит она, всхлипывая.
– Уверена? Не думаю, что тебе стоит читать или слушать его еще раз…
Вряд ли ей было бы так плохо, если бы она его не прочитала.
– Уверена. Прошу тебя. Читай.
Она рвет бумажный платок на мелкие клочки, и они разлетаются по кровати и по мне, как снег. В это время я рассматриваю мальчишеский почерк на бежевом листе.
«Хейз, – дрожащим голосом начинаю я. – Сейчас я мог бы быть с тобой в Техасе, обнимать тебя и говорить, как сильно я по тебе скучал и как сильно я тебя люблю. Вместо этого я торчу во временном лагере, где нет ни нормального туалета, ни окна, пялюсь на этот лист бумаги и подбираю подходящие слова. Уже три дня. Но теперь понимаю, что подходящих слов не найду, Хейз».
У меня срывается голос, потому что я предчувствую, что сейчас произойдет. Подруга неподвижно уставилась в потолок, и я продолжаю читать.
«Лучше бы я не уходил в армию. Лучше бы я остался с тобой, но время вспять не повернешь. Выносить эту мысль чуть ли не тяжелее, чем все страдания и муки, которые я испытываю тут изо дня в день. Знаю, ты хотела, чтобы я приехал, но правда вот в чем – мне страшно. Страшно снова оказаться рядом и понять, что я уже не могу просто так прилечь к тебе в постель, обнять и сказать, что люблю. Мне страшно, что человека, которого ты полюбила, больше нет. Здесь меня разорвали в клочья. Не физически, а морально, Хейз. Какую-то часть себя мне удалось спрятать и сохранить, но какие-то навсегда похоронены в песках Афганистана».
Хейзел продолжает рвать бумажный платок и, похоже, мыслями находится где-то далеко. Я переворачиваю страницу и читаю конец письма, и на глаза наворачиваются слезы.
«У меня разрывается сердце оттого, что приходится писать это письмо, пока другие бойцы моего подразделения проводят время со своими семьями и девушками. Но при этом я уверен, что принял правильное решение. Ты меня не узнаешь. И, черт возьми, Хейз, я хочу, чтобы ты запомнила меня таким, каким полюбила. Цельной личностью. Нормального человека. А не травмированного парня, который не может спать по ночам из-за кошмаров, как ребенок. Ты достойна целого, а не половины. Здорового, а не сломленного. Человека, который будет заботиться о вас с Джейми, а не тянуть на дно. Мне так жаль, малыш. Мне жаль, что я позволил войне встать между нами. Что пули, свистящие в воздухе, попали и в наши отношения. Ты достойна лучшего, малыш. А я больше не смогу быть таким. Прости меня. Это мое последнее письмо…»
Теперь слезы бегут и по моим щекам.
«Люблю, Мейс».
– Я ненавижу его, – говорит измученная Хейзел, но я не верю ни слову.
– Дорогая, мне ужасно жаль.
Я откладываю письмо в сторону, беру ее за подбородок и поднимаю голову, чтобы она на меня посмотрела. Глаза цвета лесного ореха наполнены слезами, и я так хочу, чтобы они снова заблестели. Но ей нужно отгоревать, и на это потребуется время.
– Ты тут ни при чем. Это его поле боя.
– Но как это может мне помочь?
– Никак, – честно отвечаю я. Она устало поднимается, устраивается рядом, опираясь на изголовье кровати. Затем Хейзел упирается лбом мне в плечо, и я обнимаю ее.
– Он бросает меня в письме спустя три года отношений. Вместо того чтобы собраться с духом и посвятить этому две недели отпуска, он торчит там. На расстоянии же проще, не надо смотреть никому в глаза. Трус.
– Понимаю, эти слова ничего не изменят. Ситуация дерьмовая. Но будь уверена, ты справишься. Слышишь? – Я целую ее в макушку и вдыхаю сладкий аромат. – Слышишь, Хейзел? Ты сильнее этого. Тебя не сломить. – Звучит как приказ.
Она продолжает зарываться лицом мне в блузку, которую теперь точно придется стирать.
– Наверное, он прав и у нас все равно ничего бы не вышло. Но я бы хотела дать этим отношениям шанс, понимаешь? За последние несколько месяцев он так отдалился, но я уверена, мы бы все уладили.
– А вдруг все будет хорошо, когда он вернется. Он осознает, что война, может, и нанесла ему душевные раны, но не уничтожила.
От письма Мейсона в груди остается горькое чувство. Как редко я задумываюсь о тысячах людей, которым приходится жить в страхе на другом конце света.
– Кто знает, – бормочет она.
Пока я собираю обрывки бумажного платка на прикроватную тумбочку, в кармане вибрирует мобильник, но я не обращаю на него внимания, потому что хочу поддержать подругу. Похоже, стоит отменить сегодняшнее свидание с Картером. Уверена, он все поймет.
– Чего бы тебе хотелось, а? – спрашиваю я с сочувствием, ведь каждому в момент горевания нужно что-то свое.
То, что помогает мне, может расстроить ее еще больше.
– Я проводила так мало времени с тобой последние недели. Но сегодня я вся в твоем распоряжении, – уверяю я.
Полные слез глаза Хейзел светятся от этих слов.
– Давай просто посидим здесь и на несколько часов
