Но это того не стоит. Да, ты был прав, моя жизнь прекрасна, а писательство – то, что делает ее еще прекраснее. И я не хочу больше прятаться и страдать. Сколько можно жалеть себя? Хочу дать себе шанс на счастье.
Черт, а как же я хочу дать нам шанс на счастье.
– Поехали отпразднуем возвращение твоего вдохновения с Фиджи?
Она лучезарно улыбается.
– Ты запомнил? – Ее глаза становятся блестящими от слез.
– Я помню каждую минуту с тобой, Принцесса, – смахиваю подушечкой пальца стекающую по ее щеке слезу. – Но ту минуту, когда увидел тебя обнаженной, помню ярче всего.
Амелия коротко смеется:
– Иногда ты бываешь таким несносным.
– Только иногда? – фыркаю. – Теряю сноровку.
Ее смех ласкает слух.
Я открываю перед ней дверь «Мерседеса», а затем обхожу его и сажусь с ней рядом. И хоть сейчас нас никто не видит, но раз нам больше не нужно играть в какие-то игры, то я протягиваю ей ладонь и переплетаю наши пальцы, стоит ей вложить свою руку в мою.
И черт, как же я счастлив вот так просто сидеть с ней рядом.
Глава 32
ANSON SEABRA – U HURT ME HURTS U
Джейк
Тренировку «Акул» пришлось завершить раньше, чем планировалось по расписанию, ведь Джозеф – идиот. И нет, я вовсе не начал считать его идиотом после того, как узнал, что у Амелии были с ним отношения. Хотя ладно, какой мне смысл врать. Я вижу, как он на нее смотрит, когда после домашних матчей мы с ней заходим в бар. Но сегодня и в самом деле я назвал его идиотом не по этой причине.
Он просто закончил тренировку из-за снегопада.
Кретин.
Кто так делает?
Я так зол, что у меня вот-вот пойдет пар из ушей.
С каких пор снег помеха игре? Я продолжу играть в футбол, даже если поле превратится в гребаный айсберг!
Сажусь в машину и выжимаю газ, чтобы поскорее добраться до дома. Обниму Амелию, пока мы будем смотреть какой-нибудь идиотский фильм, и жизнь наладится.
Ну, не то чтобы прям наладится, ведь мой скорый отъезд через полторы недели никто не отменял. Но я не готов думать об этом сейчас. Если быть честным, то не готов думать об этом и завтра, и через неделю… вообще никогда не буду готов к осознанию той мысли, что мне придется отпустить Амелию.
Мне нравится быть с ней. Нравится то, что я чувствую, когда мы вместе. Нравится, кем я становлюсь, когда она рядом. А с ней я становлюсь самим собой.
В этом огромном мире Амелия Хайд стала моим компасом. И по жизни я хочу идти с ней в одном направлении. Жаль, что для хеппи-энда нашей истории мало лишь одного моего «хочу».
За окном «Мерседеса» – настоящая метель. И у меня внутри тоже бушует вьюга. Щетки стеклоочистителя едва справляются с количеством снега, летящим прямиком в лобовое. Прямо как и я едва справляюсь с желанием сделать вид, что забыл те слова Амелии о том, что человек должен сам последовать за любимым. И почему когда не надо, я вдруг становлюсь таким правильным и не могу солгать?!
Придурок.
Паркуюсь у дома и тут же хмурюсь, заметив, что в окнах не горит свет. В груди начинает неприятно жечь. Я приехал на сорок минут раньше, чем должен был, и не поставил в известность Амелию, но она ведь никуда не собиралась ехать. Где она?
Нервничаю от мысли, что что-то случилось, и в несколько шагов сокращаю расстояние до входной двери.
Распахнув ее, тут же натыкаюсь на темноту. Нигде не горит свет.
– Принцесса? – кричу я взволнованно.
Когда Амелия появляется в дверях кабинета со свечой в руках, с губ срывается шумный вздох. Тут же пересекаю гостиную и притягиваю ее к себе.
– Тише ты! – со смешком отпрыгивает она. – Не хватало еще, чтобы я тебя подожгла. А учитывая мое везение, это очень даже возможно.
Я хмыкаю:
– Почему ты сидишь в темноте?
– Из-за снегопада вырубило пробки.
– Вот тебе и умный дом Даниэля, – недовольно выдаю я.
Амелия смеется.
– И как давно ты без света?
– Около получаса.
– Раз нет электричества, значит, и биокамин не работает, – вдруг осознаю я и касаюсь ее ладоней. – Ты как ледышка.
Забираю из ее рук подсвечник и ставлю его на кухонный стол, а затем снимаю с себя куртку и набрасываю ей на плечи.
– Я ведь могу надеть свое пальто, ты же в курсе? – Она наклоняет голову, глядя на меня с улыбкой.
– Но ты все еще его не надела.
– Ну, мне не настолько холодно.
– Нет, просто ты боишься капнуть на него воском, – выдаю очевидное.
Встречаюсь взглядом с Амелией и улыбаюсь. В ее лазурных глазах переливаются золотом искорки пламени свечи. И кажется, что они сияют.
– Ты прав. Но как же ты? – Меж ее бровями появляется складка. – И почему ты вообще приехал так рано?
– Джозеф отменил тренировку из-за снегопада.
– Правильно сделал. Еще не хватало, чтобы все заболели.
Боже, зачем она это сказала. Я что, действительно полюбил девушку, которая считает, что болезнь может стать преградой к игре в футбол?
– Верни свои слова назад, – указываю на нее пальцем.
Ее звонкий смех проносится по дому.
– Прости. Конечно же, лучше бы ты подхватил пневмонию, зато поиграл бы в футбол.
– Конечно, – ухмыляюсь.
Теперь ее очередь закатывать глаза.
– Я не приготовила ужин. Что будем делать?
– У меня есть идея. Принесешь еще свечей?
– Да. – Она хмурится, но все же идет в кабинет и указывает мне на множество свечей, созданных по мотивам ее любимых книг.
Я собираю их все и несу в гостиную. Подхожу к дивану и разворачиваю его параллельно окну, после чего расставляю свечи на полу у окна и на столике, а затем поджигаю розовыми спичками, которые мне протягивает Амелия.
– Плюхайся на диван, – киваю я.
Амелия настороженно стоит и наблюдает за мной, но все же послушно садится. Я бегу в спальню и беру оттуда несколько пледов, надеваю свои теплые носки с Тором и возвращаюсь в гостиную.
Бросив на диван пледы и пару подушек, я следую на кухню, где беру два «доктора Пеппера» из холодильника и шпажки, маршмеллоу и овсяное печенье из ящика. Бросаю сладости в миску и устраиваюсь рядом с Амелией.
– Предлагаешь поужинать… маршмеллоу?
– Ага. – Я двигаю к нам самую большую свечу. – Не костер, но должно прокатить.
Протягиваю Амелии шпажки, чтобы она надела по одному маршмеллоу на каждую, а затем укутываюсь в плед и откидываюсь на спинку.
– Иди сюда, – прошу я.
Она поворачивается ко мне и со вздохом приоткрывает губы.
– Я пожертвовал тебе свою куртку. Ты просто обязана меня согреть, – манипулирую как могу.
Уголки ее губ дергаются в подобии улыбки.
Встав с дивана, она медленно опускается на мои колени. Я укрываю ее ноги пледом и, крепко прижав к себе, утыкаюсь носом ей в шею. Надеюсь, в этот раз обойдется без эрекции на ежевику.
– Не ерзай, пожалуйста, – сдавленно произношу.
С губ Амелии срывается смешок.
– Прости, я боюсь, что тебе неудобно.
– Просто замри. Все идеально, – шепчу я и целую ее в шею. – Приготовишь мне идеальный сэндвич?
– Из маршмеллоу? – недоверчиво спрашивает она.
– Из идеального маршмеллоу. И идеального печенья. Идеально.
Амелия смеется, и от этого в груди теплеет. Так чертовски приятно слышать ее смех.
Она тянется к большой свече и нагревает на ней маршмеллоу, а затем укладывает его на печеньку и протягивает мне. Ловлю импровизированный сэндвич зубами и блаженно стону.
– Вкусно.
Губы Амелии растягиваются в улыбке. Она делает такой же сэндвич себе и тоже откусывает кусочек.
– Идеально. Мм, – мычит она, и я прикрываю веки.
Твою мать.
– Принцесса, давай договоримся, что, пока мы находимся в такой позе, ты не будешь издавать подобные звуки.
– О, я… – Ее глаза широко распахиваются, когда она понимает, о чем я. В свое оправдание скажу, что в этот раз меня хотя бы возбудила не ежевика. И я считаю это прогрессом. – Вкусно.
– Я же говорил, – хрипло произношу.
– Открыть тебе газировку?
– Нет, – сдавленно отвечаю. – Посиди пока так, ладно?
Амелия поджимает губы, чтобы не рассмеяться, но послушно замирает.
– А зачем ты повернул диван к окну? –
