Я опять открываю глаза, хотя надеялся заснуть.
– Ты всех мужчин считаешь насильниками?
– Я хочу услышать, что ты скажешь.
– Насильник – это человек с отсутствием эмпатии. Он не способен поставить себя на чужое место и совершит любое преступление против другого человека, если захочет. В том числе убийство. Женщины тоже могут быть такими. Но большинство из вас природа наделила сильной эмпатией, ведь вы заботитесь о детях. А мы охотимся, отбираем друг у друга территорию, деремся за вас. Мы живем в агрессии. Секс – это тоже своего рода агрессия. Еще мужчина может быть эмпатом, но… туговатым. Он просто не поймет, что женщина его не хочет, ему в принципе непонятно, как можно… не хотеть. Особенно, как ты говоришь, под алкоголем. Там же отключаются даже элементарные вещи. Когда он будет… насиловать, то не будет понимать, что делает нечто плохое, ему будет казаться, что все прекрасно, просто девушка не понимает, как ей понравится и… Так. Что-то я ушел не туда. Короче, ты поняла. Я могу до бесконечности рассуждать.
– Я не против. Мне нравится тебя слушать.
– Когда-нибудь надоест.
– Нет. Так ты бы не смог?
– Даже если накачаешь меня виагрой и тонной виски, я никого не изнасилую. Разве что… сам себя. Ну… ты поняла. Спустить напряжение можно по-разному.
Я чувствую, что кровь подступает к щекам.
Что-то сильно разоткровенничался.
Ева смеется.
Какое-то время я молча смотрю в ее изумрудные глаза, а потом… не знаю, что на меня находит, но мои губы вдруг сливаются с пепельно-розовыми губами Евы.
Девушка обнимает меня. Медленно отвечает на поцелуй. И я стараюсь подстроиться под нее, хотя сам вскипаю от желания сорвать с нее одежду и любить до утра, вновь и вновь повторяя ее имя.
Имя, которое застряло в моей голове на пятнадцать лет.
– Ты меня прогонишь? – спрашивает она между поцелуями. – После того… как мы переспим?
– Я не буду заниматься с тобой сексом.
– Почему?
– Могу доставить тебе удовольствие, если хочешь, но… другими способами, полноценного секса не будет.
– Ответь на вопрос: ты меня прогонишь?
– Нет.
Она прикусывает мою губу и с полустоном выдыхает:
– Нет?
– Я никогда тебя не гнал, – шепчу в ее губы. – Я лишь хочу, чтобы ты была в безопасности.
– Но ты знаешь, что я из «Затмения», знаешь… что я делала там… разве не это твоя работа? Отправить меня в тюрьму.
Ева прерывает поцелуй, ожидая ответа.
– Если кошка была воспитана тиграми, это еще не значит, что она так же опасна и кровожадна. – Приглаживаю ее золотую челку к виску. – Я знаю, что с тобой делали, Ева. Вижу, как ты подавляешь вторую часть себя. Ты не преступница. Ты больна. И я хочу помочь тебе. А еще… я никогда не прогоню человека, который во мне нуждается.
Я касаюсь языком ямки у горла Евы, скольжу с дорожкой из поцелуев до ее уха, пока моя ладонь поглаживает изящную ножку девушки, которой она обхватила мою поясницу.
– Позволишь? – спрашиваю я, приподнимая край ее красной новогодней футболки.
– Я без лифчика.
– Стесняешься? – Хмыкаю. – Я все уже видел.
Она хохлится, как вредная канарейка.
– Ты не хочешь спать со мной, но хочешь раздеть? Зачем мне это?
Я понимаю, что диалог идет в тупик, да и Ева права, поэтому я накрываюсь с головой одеялом, под которым и задираю ее футболку. Обхватываю губами ее грудь. Ева сладко изгибается подо мной. Я втягиваю по очереди ее соски, дразню их языком и, пока девушка хватает ртом воздух, осторожно стягиваю с нее трусики.
– Виктор… – зовет она дрожащим голосом, когда я скольжу языком уже вокруг ее пупка.
– Закрой глаза, – прошу я, – и прислушайся к ощущениям. Без воспоминаний. Без лишних мыслей. Ты здесь и сейчас. Попробуешь? Пожалуйста, сделай это для меня.
– Я… хорошо. – Ее пальцы сжимаются на моем плече. – Тебе не жарко под одеялом? – волнуется она.
– Думаю, тебе так будет комфортнее.
– В смыс… ой!
Я развожу ее бедра в стороны и скольжу языком по пульсирующей горячей точке между ног. Ева испуганно ахает.
– Виктор, – повторяет она с придыханием, и я делаю еще несколько мягких движений языком. – Боже…
– Так страшно? – усмехаюсь, намекая на то, как Ева дрожит в моих руках. – Или хорошо?
– Все… и сразу, – стонет она.
Я продолжаю исследовать ее языком, двигаю им чуть быстрее. Проникаю им внутрь девушки и хочу добавить пальцы, но Ева хватает меня за запястье, когда я касаюсь ее ладонью и слегка ввожу внутрь указательный палец.
– Не надо, – просит она и скидывает одеяло.
Я улыбаюсь. В спальне пусть и закрыты шторы, но света побольше, чем под одеялом. А мне ох как нравится то, что я вижу. Да и жарко. Я уже потом весь покрылся.
– Любой каприз, Змейка, – улыбаюсь и делаю несколько круговых движений, продолжая играть с ней.
Мне инстинктивно хочется трогать ее пальцами. Я с трудом сдерживаюсь, заменяю их на язык, но спустя минуту моих ласк и манипуляций с языком внутри ее Ева начинает дрожать.
Я осознаю, что она опять в панике.
И останавливаюсь.
Падаю головой на подушку и целую девушку в лоб, пока она притягивает меня за шею и шепчет какие-то извинения за то, что так содрогается.
Будто ей стыдно за это.
За то, что она меня боится.
– Ева, – шепчу я, – твоя красота сводит меня с ума, ты знаешь?
– Льстец, – бормочет она мне в грудь.
– Это не лесть, это эмоции. Я не могу тобой налюбоваться. Тебе было хорошо? Что-нибудь почувствовала?
– Да, я… была близка, думала уже, что вот-вот… ну, ты понял. Но в последний момент будто переклинило.
– Есть идея, – выдыхаю я. – Ты боишься, что я могу потерять контроль и обидеть тебя, поэтому… черт, не верю, что это говорю, но предлагаю связать мне руки. Тогда ты будешь сама делать что захочешь, и не будет повода меня бояться.
– Ты позволишь связать себя?
– Ну… в обмен ты разрешишь полюбоваться твоим телом, мм, полностью снимешь футболку. Можно?
На что только не пойдешь, когда в штанах все твердое, как на наковальне.
Ева задумывается.
– Я видела веревку в кладовке.
– Не проще наручники?
– Это мне решать, Совенок, – ехидничает она.
– Да, моя госпожа, – кланяюсь я. – Только… я бы хотел сделать это в комнате с зеркалами. Если ты не против.
– Зачем?
– Эстетическое удовольствие.
Ева пожимает плечами.
– Ладно. Постараюсь их не замечать.
Господи, я такой идиот, что позволю наемной убийце меня связать?
Хм, да, такой.
– Я переберусь туда на диван, счастье мое, – заявляю я и, стягивая на ходу кофту, добираюсь до кабинета.
Здесь отличный свет. И я буду видеть тело Евы со всех ракурсов в своих зеркалах. Хитрый мужской план. Не каждый день я разрешаю маньячкам себя связать. Хочу получить максимальное удовольствие.
Меня уже лихорадит от фантазий, а надо бы успокоиться и вспомнить, каково Еве.
Она улыбается, а в душе плачет. Я слишком остро чувствую ее боль. Исключительная эмпатия – мой дар и проклятие, как любит говорить Кальвадос. Я пропускаю людей сквозь себя. И вижу их глазами. Чувствую биение их сердца. То, как им плохо.
Ева доверилась мне.
Твою мать, я последний человек на Земле, которому она могла довериться. Если я расскажу ей правду, она уйдет навсегда, а если не расскажу, то ее могут схватить мои коллеги.
Катастрофа.
– Угадай, кто? – шепчет Ева на ухо, закрывая мне глаза.
– Небесное создание, – заискиваю я и кладу руки на спинку дивана.
Ева вмиг привязывает мои запястья к прутьям.
Секунда – и она задергивает шторы. Из-за этого я грущу. Однако Ева включает торшер. Спустя еще секунду – она сидит на мне, припав теплыми губами к ямке под ухом, всасывает мочку уха, прикусывает.
Смотря мне в глаза, она снимает красную футболку. Я инстинктивно облизываю пересохшие губы, любуюсь ее полной грудью. Потом тянусь, чтобы вобрать в рот соски. Какое-то время Ева позволяет себя ласкать, часто дыша и притягивая меня за шею ближе. Вскоре она игриво отталкивает мою голову.
Все это время она ерзает, и мои штаны, честное слово, вот-вот по швам разлезутся от напора, с которым мое достоинство хочет их пробить.
К счастью, Ева сама спускает их с меня.
– Ты и представить не сможешь, – сглатываю я, – как я жажду
