«Мало что поможет преодолеть предубеждение промышленников против обедневших, чуждых им по духу депрессивных регионов… Даже самого предприимчивого бизнесмена они отталкивают».
Министерская комиссия по депрессивным регионам, 1930–1931 гг. Интермеццо: в игру вступают герои
В 1928 г. в Лондоне состоялась премьера «Певца джаза», и кино заговорило. Это произвело невероятное впечатление на весь мир, но в Англии эффект был особенным: здесь речь актеров не дублировалась. Америка обращалась к обычным англичанам прямо, без посредников, на их собственном языке – и это не было «нормативное произношение». Более того, эти американские голоса рассказывали чисто английские истории. Похоже, что древние английские культурные различия пересекли и Атлантику.
В таких фильмах, как «Робин Гуд», «Мистер Смит едет в Вашингтон», «Касабланка», «Рэмбо» и «Звездный путь», плохие парни американской массовой культуры, будь то коррупционеры у власти, нацисты, злые гении или инопланетяне, всегда говорят на полуфранцузском языке английской элиты. Хорошие же парни говорят на таком языке, понять который были бы шансы даже у дружины Гарольда.
После девятисот лет ощущения себя людьми второго сорта обычные англичане наконец-то вновь обрели мир, где герои говорили на их языке. Неудивительно, что, к ужасу элиты, как правой, так и левой, они сразу приняли американскую культуру.
Север или Юг?
Тем временем в реальной Англии стали открыто говорить о противостоянии Севера и Юга. В 1933 г. популярный автор Джон Бойнтон Пристли совершил свое «Путешествие по Англии». Он обнаружил старую добрую Англию со всем ее обаянием – «соборы, колледжи, Котсуолдс», – но осознал, что она предназначена для туристов. Если же говорить о реальной жизни, то он разделил Англию за пределами Лондона на два региона: старый Север и Мидлендс, насилу держащиеся за жизнь, и новый индустриальный регион к северо-западу от Лондона, чрезвычайно современный.
О Севере и Мидлендс
«Англия XIX века, промышленная Англия угля, железа, стали, шерсти, железных дорог… покрытые сажей мрачные маленькие городки и еще более запачканные сажей и угрюмые крупные города, напоминающие крепости. Эта Англия составляет большую часть Севера и Мидлендс… никакая новая жизнь там не появляется, там не возникает ничего нового».
О новом регионе к северо-западу от Лондона
«Своим рождением, думаю, он на самом деле обязан Америке. Это Англия магистральных и объездных дорог, заправочных станций и заводов, которые выглядят как выставочные центры, гигантских кинотеатров, дансинг-холлов и кафе, бунгало с крошечными гаражами… Здесь все так близко к бесклассовому обществу, как только это возможно в нашей стране. К сожалению, все это имеет вид слегка дешевый».
Дж. Б. Пристли, «Путешествие по Англии» (An English Journey), 1933 г. Согласно классовым теориям, обитатели этого нового индустриального района в северной части окружающих Лондон графств и на юге Мидлендс – то есть Средней Англии – должны были иметь общие интересы с промышленным Севером. Однако оказалось, что превращение этого района из сельского в индустриально-городской никак не сказалось на разделении Юга и Севера.
Избиратели – мужчины и женщины – столкнулись с выбором из двух совершенно разных политических движений: несокрушимого консервативного блока Южной Англии и альянса Северной Англии с кельтами. Им нужно было решить, с каким из этих движений они больше себя ассоциируют. На современном политическом сленге это называется валентным голосованием.
«Большинство людей… составляют валентные избиратели. Их самые общие мнения о партиях и политиках значат больше, чем их взгляды на конкретные политические методы».
Питер Келлнер, «Опросы показывают, что Джонсон потерял страну – он может никогда ее не вернуть» (Polls show Johnson has lost the country – he may never get it back), The Article, 27 мая 2020 г. Джордж Оруэлл в этом не сомневался. Когда в 1937 г. он отправился на Север исследовать «Дорогу на Уиган-пирс», ему все казалось знакомым и безопасным, пока он не выехал из Бирмингема.
«По пути на Север глазам, привыкшим к виду Юга или Востока Англии, огромная разница становится заметна только после Бирмингема. В Ковентри ты словно в лондонском Финсбери-парке… Только попав на промышленный Север, осознаешь, что очутился не просто в незнакомой обстановке, но в иной стране… Лабиринты трущоб, тесноту полутемных задних кухонь, где удручающе тоскливый, хилый люд копошится по-тараканьи муторно и монотонно… Ты со своей “культурной” речью на севере воспринимаешься скорее чужеземцем, нежели заезжим барином…»[46]
