Ознакомительная версия. Доступно 24 страниц из 117
когда Томас пригласил меня к себе в кабинет, он спросил, а не скучаю ли я по своим детям. Я не могла кривить душой и сказала, что да, скучаю, несмотря на сумасшедший Нью-Йорк за окнами и все то, что я для себя здесь открыла за эти месяцы. И тогда он сказал: «А почему бы вам не привезти сюда свою дочку?» Я даже не могла об этом мечтать! Кренс написал письмо-приглашение послу США в Москве и сказал, что оплатит Сашину поездку. Я действительно очень скучала по детям, хотя и понимала, что то, что я нарабатываю в Нью-Йорке, бесценно. К тому же свекровь мне сигналила, что налицо все риски переходного возраста – Саше было двенадцать лет – и что она нашла на подоконнике Сашин дневник, в котором та описывала сексуальный опыт своей одноклассницы, годом старше ее. Перед моими глазами предстали все ужасы раннего взросления, и я все силы бросила на оформление документов для визы. Мне повезло, что в этот момент мама моей подруги и коллеги Инны Балаховской, Марта Викторовна, собиралась к друзьям в Америку и не только пошла с Сашей в посольство, но и была готова лететь вместе с ней в Нью-Йорк. Однако все оказалось не так уж просто. В посольстве, узнав, что Сашин отец уже давно живет отдельно, стали задавать ей вопросы, кого мама больше любит – ее или младшую сестру. Конечно же, это был больной вопрос – после страшного отравления Жени в шестимесячном возрасте я больше возилась с ней. Эти прекрасные люди в посольстве пытались выяснить у двенадцатилетнего ребенка, можно ли посчитать заложником ее младшую сестру, если я вдруг решусь остаться в США со старшей. В визе было отказано. Тогда Кренс написал второе письмо послу, в котором гарантировал, что я вернусь в Москву, и подтверждал, что я достойна доверия. К делу подключили родственников Майкла Гована, работавших в Госдепе, но все равно, когда Саша с Мартой Викторовной пришли в посольство еще раз, сотрудник консульской службы, понимая, что с таким набором ходатайств он вынужден выдать Саше визу, довел ее до слез своими расспросами.
Саша прилетела с Мартой Викторовной на целый месяц, и для нее это был месяц открытий. Первое время мы спали у меня в студии все втроем на низкой кровати-футоне и Марта ходила с Сашей по музеям, пока я была на работе. Потом Марта Викторовна уехала к друзьям в Бостон, а Сашу перехватывали с рук на руки почтенные старые дамы, с которыми я познакомилась на самых различных открытиях, мероприятиях и ужинах – спасибо Тони и Кренсу. При взгляде на мою старшую дочку нельзя было не заметить, что она нуждается в общении и что ее нужно отогреть. В ней было в этот момент какое-то трогательное сочетание неуправляемости и уязвимости, открытости и комплексов. Почтенные седовласые старушки наперебой возили ее по всяким интересным местам – на Статен-Айланд и к статуе Свободы, в Эмпайр-стейт-билдинг, в зоопарк.
Выходные мы проводили с ней вместе, нас часто звали за город – в первые выходные нас пригласила к себе чудесная Сьюзан, и мы, переночевав в пятницу дома у Кренса, рано утром в субботу поехали к ее родителям. Там было тепло и солнечно, Саша играла с двухлетним Ником, они вместе кувыркались с горки, как будто были одногодками. У Сьюзан оказались прекрасные родители, всю жизнь прожившие вместе и очень нежно относившиеся друг к другу. Все старались быть ласковыми и внимательными с Сашей. Мы спали с ней в гостевой комнате, и в первый вечер, уже в кровати, она вдруг начала плакать. Я не понимала, что произошло, и она сказала тогда то, что врезалось мне в память: «Мама, почему мы такие злые и так не любим друг друга, а они все уважают и любят своих близких?» Конечно, это был тяжелый контраст – страшные 90-е в Москве, все в надрыве, на изломе – и выстраивавшаяся столетиями благополучная американская жизнь, но было в ее словах что-то говорившее о серьезных проблемах внутри нас самих, проблемах, которые она не могла не ощутить в тот момент.
Конечно же, поход в супермаркет вызвал у Саши шок – такое изобилие по сравнению с началом 90-х в Москве. И еще ей очень понравились чернокожие жители Нью-Йорка, в особенности дети. Она сама очень смуглая, с черными волосами и темно-карими глазами, и когда потом в школе ее стали дразнить «Харитошка – негритошка», она резко и решительно отвечала, порой ввязываясь в драку и за себя, и «за того парня», – пребывание в Америке стало хорошей прививкой от расизма.
А впереди была следующая поездка на выходные – в Вашингтон, Дональд Мак-Клеланд пригласил нас с Сашей к себе. Мы поселились в чудесной, абсолютно викторианской гостевой комнате с прекрасной ванной. Очень хорошо помню первый ужин: мы сидели на террасе, был прекрасный теплый вечер. Дженнет заказала еду из ресторана и оказалась предусмотрительной хозяйкой – еды было с избытком. Саша очень быстро очистила тарелку, и умная Дженнет спросила, не хочет ли она добавки. Саша кивнула и получила вторую порцию основного блюда. Пока мы разговаривали, она все съела, и тут Дженнет снова спросила, не добавить ли ей еще еды. Саша посмотрела на меня так, что я поняла – она хочет есть, и Дженнет, считав этот безмолвный диалог, наполнила тарелку в третий раз.
Мы гуляли с Сашей по Вашингтону, сходили в Музей космонавтики, в Музей естественной истории, в Национальную галерею. Ее тогда мало интересовало искусство, и никто бы не мог в тот момент предположить, что она станет искусствоведом и очень хорошим куратором и будет в течение десятилетия вести интереснейшую выставочную программу Фонда культуры «Екатерина», арт-директором которого ее назначат всего через одиннадцать лет. Эта поездка, за которую я невероятно благодарна Кренсу – ведь он поручился за меня, написав в посольство США в Москве о том, что верит мне как самому себе, оплатил Сашин билет, постоянно спрашивал меня, где она была и что видела, – изменила ее и очень многому научила.
Приближался конец моей стажировки, и передо мной стоял вопрос – к чему я вернусь в Москве? Посидев какое-то время в офисных пространствах Музея Гуггенхайма, я очень хорошо поняла, что музейный мир Америки – это борьба за место под солнцем, за выживание, и борьба беспощадная. Подсидеть ближнего, невзначай стукнуть на него с улыбкой на лице – абсолютная норма. Пока я была специальным стажером Музея Гуггенхайма, иностранкой и очевидным фаворитом Кренса – все было прекрасно. Как только я стану реальным конкурентом – не жди пощады. И я очень хорошо понимала, что то, что я умею и чему я научилась, будет максимально востребовано в Москве, в России
Ознакомительная версия. Доступно 24 страниц из 117
