когда-то ему отказала, и, судя по масштабу этой постановки, болело у него сильно. Не отпустило. Даже теперь, когда он уже одержимый — затаённая злоба, похоже, никуда не делась. Только стала продуктивнее.
Я переключаюсь мысленно. Связь — мгновенно на всех своих женщин. В первую очередь — на Лакомку:
— Защищайте все Светку!
— А с чего это меня? — тут же вспыхивает Светка, но Лакомка уже рявкает в ответ:
— Света! Ты же беременна, твою ж мать! За спину!
И всё. Спор окончен.
Я ощущаю, как моё солнышко-альва в одно мгновение преображается. Рёв, вспышка — и Лакомка уже не блондинистая прелесть в платье, а ирабиса-пума в боевой форме, с когтями, мускулами и феромонами угрозы. Она заслоняет Светку, расправляя плечи. Огненные доспехи на Светке вспыхивают, и та, хоть и бурчит, отступает послушно, как надо.
Я этого не вижу глазами — но ощущаю мыслью. Сознания моих женщин у меня на виду, как на ладони.
А сам я продолжаю месить краба. Камни — летят. Тьма — сгущается и бьёт, как кнут. Огонь — вспыхивает с пальцев и обжигает гниющие шипы. Гришка рядом работает мощно — электричество трещит, хлещет, краба дёргает, как от удара по аккумулятору. Изо рта у твари уже валит чёрный дым.
— Гришка! Отходи! — кричу я, чувствую — Сейчас рванёт.
И именно в этот момент сад накрывает тень. Золотой нависает над деревьями… только вот зачем он притащил вертолёт — вопрос. Не снижаясь, он резко взмахивает крыльями, разворачивается в воздухе и обрушивает на краба столб чистого огня. Адское пламя, воздух взрывается жаром, как в раскалённой духовке. Краб взвывает, панцирь трещит, валит пар.
Но тут — треск. Системы ПВО усадьбы оживают. Из башен выдвигаются турели и открывают огонь. Плазма, трассеры, пули — всё по Дракону. Ну дебилы! Не в того стреляете! Хотя откуда им знать?!. Да и пошли они! Это уже не мои проблемы!
Дракону обстрел по барабану — спрятался вместе с вертолетом под жёлтым щитом, пули отскакивают, заряды гаснут. Крылатый ящер прошивает оборону, как крейсер сквозь рой пчёл, только фыркает в небо.
— Отлети и будь поблизости, — бросаю мысленно. — Чтоб не долбили второй раз.
— С тебя коровка, человек! Ха-ха-ха! Я успел!
Он уносится от усадьбы, сверкающий и довольный.
Дворяне, кстати, быстро справились с остальными зверями, хоть они и были послабее краба, но все равно молодцы. Морозов накатил на зверьё ледяную стихию — тропинки превратились в глянцевые коридоры для падения, мороз ложился слоями, щёлкал, сковывал. Остальные тоже не подвели. Стали в строй, работали грамотно: заклинания — точно по цели, прикрытие — без паники. Благородные — но не беспомощные. Вот это я понимаю: не просто титул, а хотя бы базовая огнеподдержка.
— Данила Степанович, вы вызвали своего Дракона? — удивился граф Горланов.
— Да, верно.
— Очень вовремя, — кивает граф Стяжков, — ведь на Паскевичам больше нет доверия.
И вдруг — взрыв. Грохнуло в самой усадьбе так, что у трёх ближайших дворянок дрогнули прически.
Откуда? Из самой усадьбы. Там, где один Демон сидел на своём фарфоровом троне и не подозревал, что под ним в сантехнике ждали мины. Находясь в глубокозадумчивости, скажем так.
Ломтик отработал по инструкции.
Я метнулся к своим женщинам. Проверить: все ли на месте, кто где, каково состояние. Светка в огненном доспехе, Лакомка и Настя все еще в звероформе, Камила уже кому-то лечит порванную артерию, Леночка Айра и Гепара тут же невредимые.
Кстати, пока я там дрался, было и маленькое представление.
Я, чтобы не скучать, поднял в воздух всех тех мелких крабов и окуней, что до этого лежали на банкетных блюдах. Оживил их, сгустил на них каменные панцири, вложил пару векторов на нападение — и кинул рой мелкой каменной нежити прямо в красного краба. Получилось красиво: десятки маленьких панцирников кусали, отвлекали, мешали.
— А что это было⁈ — спрашивает Гришка, кивая в сторону усадьбы. Там ещё дымок весело валит из окна.
— Не обращай внимания, — отвечаю я невозмутимо. — Нам и без этого хватает забот. Например — эвакуировать наших дам.
И тут начинается представление номер два.
Князь Степан Паскевич стоит бледный, как мел, в кольце собственной гвардии. Голова дёргается туда-сюда, губы подрагивают. Вокруг — дворяне, уже выстроились в полукруг, и по их лицам видно: злость кипит.
Первым выходит вперёд Морозов. Юрий Михайлович всегда действует первым.
— Стёпа… Что это, чёрт побери, было⁈ — зычный бас. — Что ты тут устроил⁈
— Я не знаю… — начинает лепетать Паскевич-старший, моргая и теряя лицо. — Эти звери… их здесь не было… мы проверяли всё…
— Ты на британцев работаешь, сволочь⁈ — неожиданно рявкает Морозов, и в толпе кто-то ахает. — Хотел цвет нации под корень срубить?
Паскевич задыхается, руки вскидывает, как дирижёр без оркестра.
— Что⁈ Нет! Господа! Дамы! Клянусь! Прошу! Я сам в шоке! Это покушение!
И вот — апогей. Из глубины усадьбы, под дымок и остаточный запашок канализации, появляется Дмитрий Паскевич. Весь в дерьме, простите. Но в канализационном шарме — по уши.
— Что… что случилось?.. — бормочет одержимый княжич, озираясь по сторонам с видом сбитого с толку простачка. Он замечает: Маша жива, дворяне целы, паники нет. И на секунду в его взгляде, брошенном на меня, вспыхивает ярость — быстрая, хищная. Но он быстро берёт себя в руки, делает полшага вперёд и бросает полудраматично, глядя прямо на отца:
— Кажется… на меня пытались совершить покушение.
Князь Степан тут же подхватывает волну, хватая за соломинку, как утопающий в болоте приличий:
— Видите, господа⁈ — говорит князь Паскевич, размахивая руками. — На моего сына тоже напали! Мы тоже жертвы!
И вот тут — хор бояр-братьев Мстиславских:
— Это мы ещё посмотрим, жертвы вы или нет. Ждите официальную жалобу. Думаю, Охранка тоже займётся этим. В вашем доме мы больше не останемся.
Дворяне начинают расходиться.
Я поворачиваюсь к своим.
— Нам тоже пора.
Жёны уже направляются к машине, а я иду следом, но на полпути останавливаюсь. Рядом — Дмитрий Паскевич. Он стоит, не двигаясь, сжав кулаки так, что костяшки побелели. Лицо перекошено, в глазах — ярость, перемешанная с унижением, и он изо всех сил старается выглядеть собранным. А одежда… ну, скажем так, последствия недавнего фарфорового инцидента на ней всё ещё заметны.
Я спокойно говорю:
— Дмитрий Степанович, а ваш-то красный краб
