взрослые и говорили этим детям: «Если ты кому-то расскажешь, тебя заберет Дьявол», но с ними все было в порядке.
Сидя в наушниках у себя на кухне, я слушал эти записи и несколько раз чуть не подавился кофе. Казалось, что эти видео были сняты в параллельном измерении, в котором не существовало понятий «логика» и «здравый смысл». «Я знаю, что кто-то сделал тебе больно внизу, где пи-пи. Я знаю, потому что доктор [Маджиони] сказала тебе. Можешь рассказать, как кто-то причинил боль твоей пи-пи? Возьми еще листочек и нарисуй, что произошло с твоей пи-пи».
Маргерита рассказала о том, как ее трогали, но психолог продолжила настаивать на своем: этого явно было мало, они наверняка делали что-то еще. В результате Маргерита сдалась и призналась, что ее изнасиловали. Подобные вопросы показывали, как работал этот дьявольский механизм, и это многое объясняло в деле. Чтобы заставить детей говорить, психологи использовали результаты гинекологического осмотра, хотя дети месяцами повторяли, что ничего с ними не происходило. Только через некоторое время, в ходе судебного процесса, другие врачи определили, что Маргерита не демонстрировала «явных признаков» жестокого обращения, но было уже поздно. Как и другие дети, она начала бояться своей семьи.
– Как ты себя чувствовала, когда тебя забрали из дома? – спросила доктор Рочча.
– Сначала я не понимала почему, но потом узнала, что они делали со мной эти вещи, и подумала: «Хорошо, что меня забрали».
Выходит, девочка не помнила этого. Она «узнала» о них, вероятно, из-за техник насильного восстановления травматических воспоминаний, как те, что использовались во время сатанинской паники в США.
– Хорошо, что тебя забрали! – повторила доктор Рочча. – Я и сама думала: «Какое облегчение!»
Какое право имел эксперт суда озвучивать такие комментарии относительно семьи ребенка? Это было за гранью понимания.
В другом видео Маргерита сидела с Альберто Цирольди, судьей по предварительным расследованиям Модены. Девочка рассказывала ему, как ее возили на кладбище вечером и как сатанисты приказывали ей заманивать других детей, убеждая их, что «с ними хочет встретиться волшебник».
Судья выглядел слегка озадаченным. Он спросил:
– Где ты искала других детей по вечерам?
– Я встречалась с ними во дворе.
– Как ты встречала их во дворе вечером? Обычно в это время дети уже дома.
– Да, но я была с ними знакома, – уверенно ответила Маргерита. – Они отпрашивались у родителей и встречались со мной.
Несмотря на очевидную абсурдность этого ответа, Цирольди не стал давить на девочку, а перевел тему. Маргериту снова сняли на видео, когда ей было 12 лет. Она отвечала на вопросы суда по делам несовершеннолетних. Запись была сделана в марте 2001 года, спустя 3 года после ее последней встречи с родителями. Девочка изменилась: ее круглое лицо вытянулось, она улыбалась, была более уверенной в себе и осознанной. На видео она была одета в клетчатую рубашку красно-черно-белых цветов. Маргерита сказала, что счастлива быть там, где она есть – с Ларой и Джованни, ее спасителями. Девочке вовсе не хотелось возвращаться домой, наоборот, она хотела, чтобы судья забрал ее племянников и племянниц, детей одной из ее старших сестер. Маргерита утверждала, что не чувствует ничего по отношению к своей семье. Вот и все – дело закрыто.
Я взял паузу на размышления. Меня терзали сомнения. Маргерита очевидно исказила историю, ведь даже после того, как ее отцу вынесли приговор в Модене, апелляционный суд Болоньи и кассационный суд не поверили в версию девочки и оправдали его. Я не понимал: если Маргерита была в таких близких отношениях с семьей, как утверждали ее родители, братья и сестры, как она могла забыть о них так быстро и внезапно? Неужели чистая и глубокая связь, начало которой было положено еще в утробе матери, которая развивалась вместе с первыми шагами ребенка и укреплялась во время совместного существования на протяжении тысяч дней и ночей, могла исчезнуть, будто ее никогда и не было?
Часто я размышлял о своих детях и том, что нас объединяло. В глубине души я не мог поверить, что можно так легко разрушить все, что мы с женой, Деборой, так тщательно выстраивали на протяжении самого важного этапа развития наших детей. Сама мысль о возможности такого развития событий приводила меня в ужас, я просто не мог в это поверить. Я консультировался с различными экспертами в области юридической психологии, некоторые из которых внимательно следили за ходом дела или участвовали в качестве свидетелей-экспертов, и почти все согласились, что ключевой движущей силой радикальных перемен в поведении детей стала злость. Кроме того, эксперты предположили, что дети столкнулись с глубоким разочарованием, которое было вызвано не сексуальным насилием, а ощущением того, что их отвергли и покинули их семьи. Именно это сказал Дарио во время нашей короткой встречи.
Звучало логично. Должно быть, дети были серьезно травмированы, когда их забирали из семей. Утром они проснулись в своей кровати, в своей комнате, в месте, которое они называли домом, в родном городе, где были их школа, их друзья, их хобби и интересы, но внезапно их отправили в неизвестную семью, где царили другие правила и атмосфера. В другую постель, в другую школу с новыми учителями и одноклассниками.
В промежуток между завтраком и ужином изменилось все, что они строили предыдущие 7, 8 или 10 лет жизни. Дети оказались в новом мире, где было не за что держаться, не на что ориентироваться. Где их семья? Почему родители не приходят? Почему их не забирают? Место родителей заняла другая женщина, врач, которая с первых минут встречи использовала такие странные и страшные слова, как проблемы, безопасность, защита. Отлично это выразила Вероника, дочь Лорены, описывая, как доктор Донати объясняла ее изъятие из семьи:
– Они сразу сказали мне: «Ты в безопасности. Теперь нам надо разобраться, в безопасности от чего». К тому моменту я еще ничего не успела сказать.
Судья Цирольди попросил ее пояснить свои слова:
– Итак, ты задалась вопросом, от чего тебя надо защищать. Почему тебе нужна защита? Ты спрашивала это у себя? Или у кого-либо еще?
Девочка пожала плечами.
– Я задумалась над этим, но… ну, не то чтобы я не могла найти ответ. Вместе с Валерией [Донати] мы начали разбираться в этом на встречах.
Даже столкнувшись с такими очевидными уликами, Цирольди не стал выяснять подробности. Он перевел тему.
Во время последней дачи показаний в суде по делам несовершеннолетних Маргерита сказала:
– Валерия говорила, что вам тяжело отдавать детей в приемные семьи, но я думаю, что хорошо, что вы это делаете. Да,
