не осмыслять следует да критиковать, а лишь прислушиваться с благодарностью за помощь, такого Создатель допускает туда, где и планировал когда-то житие для своих творений. В мир благодатный — потому как там свободы одних со свободами других не пересекаются, правила извечны и строги, но понятны и надобны для безболезненного разрастания числа участников сообщества. Создатель милостив. И память об экскурсии в мир всеобщих свобод туманит, оставив только сделанные выводы на подкорке сознания. Помните, я вам рассказывал, Павел, как пришёл к жизни своей теперешней? Как все мои начинания, вроде как хорошие, вели ко всяческим нежданным бедам? Любой человек к пониманию приходит в разное время, а много кто и не приходит вообще. Так к чему же будущих революционеров и анархистов снова в избранное общество приглашать, чтобы они из праздного любопытства яблоки воровали, вместо того чтобы жизни своей и всеобщей радоваться?
Он умолк, и с минуту оба шли молча, пока не упёрлись в забор: оказалось, что сбоку за вокзалом тупик.
— Вы думаете, в Раю всё-таки хорошо, да? — наконец сказал Пашка.
— Я думаю, что в Раю можно быть счастливым, не опасаясь причинить кому-то неудобства или вреда. Кому-то, и себе в первую очередь. Это хорошо? Вы-то сами как думаете, Павел? — полюбопытствовал Лосев.
— Так вроде и хорошо, — почесал макушку Пашка.
— А вот если бы вас нынешнего, сомневающегося, или вовсе прежнего, до знакомства с представителями иного подхода к ценности свободы, поместили в таковскую среду с неоспоримыми строгими правилами, вы бы там радовались? — лукаво спросил следом бездомный. — Или ёрзали от досады, мечтая и пути отыскивая всё переменить?
Пашка закусил губу.
— Вот для того и нужна жизнь человеческая на Земле, — убеждённо подытожил Лосев. — Чтобы определиться с приоритетами. Ответил я на ваши вопросы?
— Наверное… Надо подумать… А вы бы не могли… — вскинул глаза Пашка, — не могли бы ещё с Женькой поговорить? Ну, с этой девушкой? А то я всё хер пойми как перескажу, вот точно.
Лосев покачал головой.
— Нет, Павел, — уверенно объявил он. — Вы ко мне с вопросом пришли, и сами его задали. И потому услышали меня и выйдет у вас над этим поразмышлять, быть может, даже и с пользой. А ваша подруга не готова пока. Она спорить начнёт и лишь разозлится, что бы ей кто ни стал словами формулировать, пусть бы и сам Создатель лично. Неспроста же человекам даётся жизнь, а не курс лекций для вступления в Рай, Павел.
— Блин… — Пашка расстроился. Он был уверен, что часа через два и сам, а уж после разговора с Женькой на все двести процентов, придумает ещё стопицот сомнений и вопросов. — Андрей Витальевич, а как мне вас найти можно будет? Я бы сейчас чуть подумал, а потом бы встретился… Может, я вам телефон куплю? — неуверенно и почти просительно предложил младший Соколов.
— Не нужно, Павел. И вот, — Лосев снова достал из кармана джинсовой рубашки пластиковую карту, — заберите, пожалуйста. Ещё раз зело благодарствую от всей души. Мы с вами, увы, уже не увидимся в скором времени. А если и увидимся, то в другой уже жизни разве.
Пашка ахнул и отшатнулся.
— Это потому что я — бес⁈ Я опять херню какую-то сморозил⁈ Я не хотел, я запутался… стоп, а вы… вы думаете, я всё-таки в Рай потом попаду, да? — смешался Пашка, осмыслив до конца фразу.
— Ежели попадёте, уж не увидимся. Но вам тогда будет и не нужно. И я вам желаю в том успеха от всей души. Я же от данной привилегии отказался. Не удалось мне, Павел, выбора бежать лукаво, за то и наказан, что научаться, как положено, не решился. Что ж. В том, выходит, мой удел, — объявил Лосев. А потом начал троить так, что Пашка чуть челюсть об асфальт не отбил. — Я думал, Павел, удастся помочь Агнии Ауэзовне, просто от чести, что не по мне была, отказавшись. Не приняв крыльев, так сказать. Но грешить не выходит. Значит, кардинально надобно. Не пугайтесь, Павел, и не вздумайте огорчаться. Но я порешил себя своими руками жизни лишить. Грех это страшный, неоспоримый и неотвратный, но, ежели с умом подойти к выполнению, никому вреда не причиняющий. Я уж всё продумал, чтобы неприятностей другим не вышло или испугу. Однако и раскаяться я уж не поспею, да и навряд ли смогу. Так что, выходит, уступаю даме своё место в Раю. Что, верно, правильно. Потому как видите: я от дурости делать выбор на своё приземлённое усмотрение ещё не отучился.
— Это прикол⁈ — выдохнул Пашка. — Вы же шутите⁈
— Как-то оно было бы опрометчиво — такими вещами шутить, — возразил бездомный, — не находите?
— Да вы с ума сошли!
— Тут спорить не стану: очень может быть, — согласился Лосев. — Однако и даму в беде бросить не могу, уж такова натура. Агния Ауэзовна урок выучила сполна. А я лично считаю, что бесовские договоры — очень большая скверна. Не всякому дано понять истину, но тем, кому это удаётся, преграждать путь к свету — слишком уж жестокое дело. Пусть бы спустя время, но тем, кто раскаялся, должна быть открыта дорога в Рай, чего бы они ни совершили прежде по неосмотрительности.
— Но вы… же сами… от Рая… отказываетесь! — с усилием присоединяя слова одно к другому пролепетал Пашка.
— Мне в Аду не так уж и страшно будет, благодарствую за вашу заботу. Точно не так, как Агнии Ауэзовне. Конечно, всякому есть о чём вспоминать с сожалением, но все мои сожаления уж потухли. Не жгутся. Не несут невыносимой муки. Но я навряд ли когда раскаюсь в этом поступке. И дай мне волю, совершу его опять. Потому в Рай путь закрыт. А уж ангел из меня и подавно не вышел бы.
— Но вам нельзя… вы не можете…
Пашка беспомощно уставился в пыльную землю у путей железной дороги.
Лосев молчал и улыбался. А потом вложил ему в руку пластиковую карту.
Может, его связать⁈ Или… или перенастроить игрухой⁈ Убрать это тупое решение из желаний или где оно там у него⁈ Как же так⁈
— Пойдёмте, Павел, — позвал Лосев, повернувшись в сторону вокзала. — Тут тупик.
— Тупик… — промямлил Пашка, чуть ли не с паникой окидывая
