чутко поднятыми вверх остроконечными ушами. В первую секунду мелькнула мысль о Толиных пришельцах («Вот, не верила, а они тут как тут!»), но уже в следующую Мария догадалась, что это косуля. Она наблюдала за ними так пристально, что ни одно их движение не могло быть незамеченным этими огромными глазами, никакой шепот не остался бы неуслышанным. Казалось, чтобы спугнуть ее, достаточно моргнуть. Поэтому они замерли, едва дыша, для секунды взаимного изучения, и напряжение Марии так совпало с чуткой тревогой зверя, что, когда косуля вздрогнула всем телом, ее тоже передернуло, а когда она повела своей длинной шеей, Мария непроизвольно попыталась повторить за ней. Это длилось, наверное, с минуту, а может, и больше, потом косуля сделала прыжок вбок, за ним еще один, и исчезла в зарослях. Толя громко рассмеялся, а Мария почувствовала, как ее отпускает, точно натянутая в ней тетива наконец выпустила стрелу и повисла легко и свободно. Ей сделалось совсем легко, словно она и не уставала или косуля унесла с собой своими огромными прыжками всю ее усталость. Слыша довольный Толин смех, Мария окончательно поняла, что ей ничего не грозит, он не собирается ее домогаться и придуманный ею для себя конец отменяется. Она смотрела в серое небо, залитое рассеянным светом проступающего сквозь тучи солнца, и оно было близким, и на солнце можно было глядеть не щурясь.
Реку перешли по илистому дну (Толя знал место), а на другом берегу начинался уже совсем иной лес, тоже смешанный, но светлый, просторный, берез тут было гораздо больше, а низкого густого кустарника, сквозь который не продраться, намного меньше. Еще прежде, чем стали попадаться белые, Мария уловила в воздухе их присутствие – едва различимый грибной аромат, примешивающийся к запахам сухих листьев под ногами, земли и травы. Она не была до конца уверена, в самом ли деле его чувствует или это воспоминание, всплывшее из детства, когда вся жизнь на даче в августе была посвящена грибам, но первый же найденный белый – точнее, не найденный, а встреченный, потому что его не нужно было искать, он и не собирался прятаться, а стоял на краю небольшой поляны, ни от кого не таясь, – рассеял ее сомнения: это был действительно грибной лес и белых в нем должно быть полно.
Скоро они стали попадаться один за другим, в траве, на солнечных местах, стоящие открыто, так что было очевидно, что людей здесь давно, а может, и вообще ни разу за все лето не было, и они успели вырасти, окрепнуть, налиться грибной пахучей силой. Первые несколько белых Мария, прежде чем кинуть в пакет, прижимала шляпкой к щеке – такие они были упругие, прохладные, приятные на ощупь, что она не могла отказать себе в этом удовольствии. Ее охватил грибной азарт – никогда в жизни она не видела столько белых, возле деревни они даже в самые лучшие годы встречались редко, все ближние леса были прочесаны вдоль и поперек, и не было в ее детстве большего счастья, чем найти настоящий белый гриб. Теперь же они поджидали ее на каждой поляне, выглядывали из поблекшей августовской травы, иногда прикрывались упавшим листом, но в основном даже не пытались скрываться, будто и предположить не могли, что рано или поздно человек с ножиком придет по их душу. Видимо, прав был Мариин муж, всегда намекавший ей, что она так и не повзрослела, потому что детские страсть и радость грибной охоты никуда не делись, не выдохлись за столько лет, а счастье, переполнявшее ее при каждой находке, было тем же самым и все-таки совершенно новым, свежим, не умещавшимся в ней, так что то и дело хотелось показать находку Толе, Мария окликала его, и маленькая Толина фигурка махала ей издалека между деревьями. Потом она пропала из вида, но еще какое-то время отзывалась, а когда перестала, Мария не обратила на это внимания. Пакет, куда она складывала грибы, становился все тяжелее, но она не чувствовала тяжести – только легкость.
Наконец Толино молчание стало ее беспокоить. Мария окликнула его пару раз громче, чем прежде, и ее голос, на который никто не ответил, прозвучал странно и одиноко. Молчащий лес снова сделался чужим, еще не враждебным, но уже подозрительным. Кроны берез и осин, трава и кусты, передавая друг другу эстафету ветра, ходили сияющими зелеными волнами, точно дышали слитным дыханием, только она была исключена из этого единства, снова была посторонней. Она уже боялась громко звать Толю – мало ли кто выйдет на ее крик из зарослей. Мария попыталась вспомнить путь, которым они шли, и быстро поняла, что обратной дороги ей одной не найти. В погоне за грибами она столько раз меняла направление, что даже примерно не представляла, в какой стороне теперь дом. Сразу вспомнились Толины слова о волках, уходящих летом от деревни в дальние, то есть как раз в здешние леса, и страх оживил в ней заблудившуюся вдали от дома девочку-подростка, не послушавшуюся родителей. Ее глазами растерянно озиралась Мария, но прозрачность леса была обманчива: куда ни погляди, повсюду он был одинаков, везде кипел, шумел, сверкал на выглянувшем наконец в полную силу солнце. В этом равнодушном блеске не было ничего человеческого, ни следа людского присутствия не удавалось в нем обнаружить. Не оставалось больше ничего, как брести туда, где она в последний раз видела Толю – не мог же он в самом деле просто взять ее и бросить, исчезнуть, раствориться!
Минут через пятнадцать она его нашла. Толя сидел в ложбинке у ручья и, сняв сапоги, наматывал на ступню листья какого-то прибрежного растения. Объяснил, что натер ногу, а тут, у ручья, целебная травка, самое то, что нужно. Пока шла одна, Мария копила обиду, произносила про себя злые слова, которые скажет Толе, если его встретит, хотя почти не надеялась, но, когда увидела его, ее захлестнул такой прилив счастья (спасена! обошлось!), что едва удержалась, чтобы не броситься ему на шею. Толя скрючился над своей натертой ногой, ее задранная кверху ступня выглядела непропорционально большой и нелепой. Мария села рядом.
– Я же тебе кричала! Почему ты не отзывался?
Толя пожал плечами.
– Не слышал. Здесь же низинка. А я еще и одним только ухом слышу. По другому отчим когда-то со всей дури заехал, а у него рука была тяжелая, что-то там лопнуло у меня внутри, с тех пор слева не слышу.
Он воткнул в левое ухо указательный палец, старательно в нем поковырялся, потом пощелкал
