подземным транспортом.
Перед уходом заглянул в детскую. Леночка спала раскрытая, одеяльце сползло на пол. Свернувшись калачиком, она посапывала. Вчера перед сном Ксения выкупала дочку, после чего ее и без того легкие, пушистые волосы стали прямо воздушными. Один завиток лежал на чуть припухшей верхней губе. При вдохе Леночка, видимо, затягивала в себя кончики волос и ей становилось щекотно. Она морщилась, готовая вот-вот чихнуть. Но при выдохе нос освобождался, и Леночка снова становилась спокойной, безмятежной. Полусогнутым мизинцем Колыбенко осторожно поддел прядку и уложил ее за ухо, укрыл дочку и вышел из квартиры, неслышно закрыв за собой дверь.
Начавшаяся еще вчера метель наконец-то улеглась. Небо вызвездело. Редкие порывы ветра сбрасывали с деревьев пышные белые хлопья, и они падали на сугробы, оставляя за собой хвосты сверкавших при лунном свете холодных искр. В конце узкой аллейки круто поднимались два террикона. Один, со срезанной вершиной, был покрыт снегом. Бока второго, действующего, чернели огромными проталинами и дымились. У его подножия возвышались два копра. На том, что стоял над людским стволом, то и дело меняя направление, быстро вращались шкивы. К зданию вентилятора, размахивая руками, бежал главный механик. Пожилой, страдавший одышкой, он часто жаловался на сердце, передвигался неторопливо, степенно, словно не шел, а отмерял шаги, опасаясь, как бы не сделать лишнего шага. Колыбенко и представить его бегущим не мог, а когда увидел — понял: случилось нечто чрезвычайное.
— Что стряслось? — Рванулся ему навстречу.
— Вам не сообщили? — задышливо выкрикнул главный механик. — Выброс!
— Где?
— На «Гарном»-востоке.
— Люди?
— Семь.
Дорожка, ведущая к административно-бытовому комбинату, через полсотни метров делала поворот под прямым углом. Срезая этот угол, Колыбенко бросился наискосок по притихшему белому парку. То тут, то там из-под снега выступали кусты. Огибая их, отталкиваясь для разгона от обледеневших деревьев, он петлял, словно спасался от преследования. Не стряхнув налипшего на него снега, влетел на второй этаж, открыл кабинет, включил свет, подбежал к встроенному в стену шкафчику, на остекленной дверце которого по диагонали рдела надпись: «План ликвидации аварий». Дернул за кольцо — дверца оказалась закрытой. Рывком выдвинул ящик письменного стола, суетно перебирая пальцами, обшарил его дно — ключа не было. Косым наотмашь ударом локтя выбил стекло, сунул в шкафчик руку, выхватил из него пухлую папку. Развязывая ее, сильнее затянул узел. Вырвал тесемки с «мясом», извлек из папки и торопливо расстелил на столе схему вентиляции, усеянную условными обозначениями и числами. Нашел на ней обведенный синей тушью кружочек. В нем стояла жирная цифра 72 — номер нужной позиции. (Номера позиций, в которых рассматривались пожары, были обведены красной, взрывы — черной, завалы — зеленой тушью.) Руки снова метнулись к папке. На столе появился объемистый машинописный том в сером картонном переплете — «Оперативная часть плана ликвидации аварий».
Содержание плана Колыбенко знал наизусть, но опыт научил его в таких случаях на память не полагаться.
«I. Вызвать горноспасательный взвод», — прочитал он и поднял трубку.
— Товарищ главный инженер, — заторопилась телефонистка, — ищу вас, ищу, побила все телефо…
— Горноспасательный вызван? — остановил ее Колыбенко.
— Сразу, как только…
— Диспетчера мне.
— Даю.
— Беда, Петр Евдокимович… — запричитал диспетчер.
— Дело говори, — оборвал его Колыбенко.
Зашелестели бумаги, снова задребезжал сорванный бас:
— Выбросом застигнуты…
— Комарников?!.
Голос, до того громкий и внятный, сразу сел, стал еле слышным. Поборов минутную слабость, Колыбенко спросил диспетчера своим прежним, громким и внятным голосом:
— Что вами предпринято?
— Дал указание главному механику обеспечить бесперебойную работу вентиляторов и беспрерывную подачу сжатого воздуха на «Гарный». Послал двух горных мастеров, чтобы усилить его проветривание. Приказал начальнику участка Авилину вывести людей с западного крыла.
Колыбенко слушал диспетчера, следя за текстом плана.
Тот продолжал:
— С «Восточной» связь прервалась. Направил на ее откаточный двух членов шахтной горноспасательной команды, проходчиков Кособокина и Зимина. Сообщений от них еще не поступало.
— А респираторы и газоопределитель они взяли? — как бы между прочим спросил Колыбенко, нисколько не сомневаясь в том, что диспетчер, так толково и уверенно действовавший до его прибытия, поинтересовался этими очень существенными подробностями.
Диспетчер замолк.
— Я спрашиваю, — повысил голос Колыбенко, полагая, что тот не расслышал его, — респираторы и газоопределитель у них есть?
Диспетчер молчал.
Колыбенко взорвался.
— Пред-д-ставляете, что вы наделали? Эти двое ведь тоже могут погибнуть! — Мысленно повторив: «Эти двое тоже могут погибнуть», вслух спросил себя: — Значит, ты считаешь, что тех семи уже нет в живых?
— Я этого не говорил… — испуганно пробормотал диспетчер.
Колыбенко бросил трубку на рычаг. Давая себе полный отчет в том, что лишние эмоции для него, как для руководителя, не только нежелательны, но и опасны, сделал над собой усилие, чтобы подавить их. Начиная успокаиваться, ниже склонился над схемой вентиляции, стал пристальнее всматриваться в ту ее часть, на которой были изображены выработки «Гарного», словно внимательность, с какой Колыбенко всматривался в них, могла помочь ему ответить на вопрос первостепенной важности: где произошел выброс? «Выбросы, — рассуждал он, — как правило, происходят при отбойке угля или проводке выработок по породе. Значит, его очаг — в лаве. В ней находились два забойщика и помощник начальника участка вентиляции. Они, конечно…» Колыбенко обхватил голову руками, закрыл глаза и словно бы забылся. Но это его состояние длилось две-три секунды. «Надо же подготовить задания горноспасателям», — спохватился он. Еще раз взвесив все, что уже было известно, и что подсказала ему интуиция, Колыбенко окончательно утвердился в том, что все силы надо бросить на откаточный штрек «Восточной» лавы.
Глава IV.
ОПЕРАТИВНЫЕ ЗАДАНИЯ
Первым на командный пункт — им на время аварии обычно становится кабинет главного инженера — явился Манич. Высокий, жилистый, — стрункой, как говорят шахтеры, — с живым, все схватывающим на лету взглядом, он как-то сразу располагал к себе, обнадеживал — на меня, мол, можно положиться, Манич не подведет. Вслед за ним перешагнул порог Кавунок. Массивный, почти квадратный, с долгими, слегка разведенными в стороны руками, он как бы спрашивал: «А где тут авария? Счас мы ее…» В сравнении с Маничем Кавунок несколько проигрывал: его внешность открыто выражала лишь одно качество — недюжинную силу. Но вместе они, как бы воплощая в себе достоинства, какими должны обладать горноспасатели, вселяли веру, что беда, приведшая их на шахту, вовсе не беда, и стоит им опуститься туда, где она произошла, как ее не станет.
Манич хотел доложить о прибытии по всей форме, но Колыбенко нетерпеливо остановил его:
— На откаточный. Скорее! Как можно скорее! — И вручил письменное задание.
Манич бегло прочитал его, достал из нагрудного кармана путевку, наискось черканул: «Прибыли в 6.16. Следуем
