трубу. За полтора года Михаил несколько раз пытался перейти на общение по имени и на «ты», но коллега делал вид, что не понимает. Миша считал его мудаком. – Я проверял информацию по дому, и в разных источниках указаны разные перекрытия.
– В смысле? – не понял Михаил.
– У нас по всем документам перекрытия железные с деревянным заполнением?
– Да.
– А на сайте жилищного фонда – деревянные!
– Так мало ли что там на сайте. Перепутали, – возразил Михаил.
– Смотрите, еще через знакомую сделал запрос в центральный ГУИОН, и у них тоже разнятся данные!
– Николай Васильевич, ну железные же перекрытия по всем документам. Мало ли что в архивах напутали. В одном месте ошибка появилась, информацию передают в другое ведомство по цепочке, вы знаете.
– Мне нужно переговорить об этом с покупателем. Дело в том, что в данных от тысяча девятьсот десятого года перекрытия именно что деревянные, меня это смущает. Возможно, ошибка пошла в другую сторону – перекрытия деревянные, а везде указали железные.
– Говорите, конечно, – холодно произнес Михаил. – Только завтра в два – сделка.
– Мне ли не помнить, – отозвался Николай. – Уж извините за дотошность, но не могу не проинформировать своего клиента.
– Хорошо, буду ждать вашего звонка, – смягчился Михаил. Николай извинился впервые на его памяти.
Но и этот разговор, после которого над сделкой нависла еле заметная угроза, не испортил настроение Михаилу. Борис Иваныч разумный человек, не станет глубоко копаться в перекрытиях и фигурально, и буквально. Ностальгия – сильнейшее чувство. Наверное, даже сильнее, чем любовь. Любовь с годами увядает, а ностальгия становится сильнее.
Лена ждала его в прихожей уже одетой. Веселый взгляд, поцелуй в щеку. Он сильно опоздал, а ей давно надо было выходить. Ни капли недовольства, ни слова упрека.
– Обе в ванной. Не забудь высушить феном, чтобы волосы лежали. Перед сном пусть сходят в туалет. Тебе еды нет, – сказала она, застегивая пальто.
– Закажу шаверму, – отозвался Михаил. – Тебе заказывать?
Лена задумалась, натягивая перчатки.
– Не, буду держаться. Возьму йогурта по дороге домой. Давай. – Быстрый поцелуй в другую щеку. Она открыла дверь и вышла. Бассейн работал до двенадцати, Лена ходила два раза в неделю, чтобы «не разжиреть окончательно».
За последние годы они оба прибавили в весе. Но Лена, несмотря на двоих детей, оставалась стройной, а Миша отрастил жирок. Он присел на пуфик, чтобы расшнуровать ботинки, посмотрел на себя в ростовое зеркало и погладил выпирающий живот. Его взгляд упал на рюкзак, с которым Лена ходила в бассейн. Он подскочил, распахнул дверь и выглянул в парадную. Шапка жены исчезала внизу.
– Рюкзак опять забыла! – крикнул он в пролет.
Шаги затихли, а потом стали подниматься, и с ними поднималось шуршание пуховика.
Закрыв за женой дверь, Михаил снова сел на пуфик. Пока снимал ботинки, смотрел на себя в зеркало. Темные волосы, широкий лоб, карие глаза. Нос чуть скошен вбок – студенческая драка. Если долго смотреть на нос, вспомнишь ночной холод, суетящиеся тени, взмах чужого кулака, хруст и сильную боль. Тонкие губы, обычный подбородок. На висках в прошлом месяце появилась седина. Одежда «своего парня». Из ванной доносился звук льющейся воды и голоса девочек. Михаил решил переодеться в пижаму и направился в спальню, но из ванной раздались плеск и вопль:
– Мама, скажи ей, она опять проливает воду на пол!
Дальше шли убаюкивающие дела: успокоить детей, отмыть, вытереть и посушить, как просила Лена, с расческой, для объема. Соня сразу забралась к себе на второй этаж, там включила фонарик и читала книжку с глазастым щенком на обложке. Маша потребовала читать ей «Гадкого утенка», которого потом попросила заменить на «Кота в сапогах», но и его не дослушала, попросила спеть «Одинокую звезду», потом – «По долинам и по взгорьям». Исполнив весь свой репертуар, Михаил под недовольные возгласы выключил свет и вышел из детской.
– Не закрывай! – крикнула старшая.
Михаил оставил дверь приоткрытой – чтобы старшей не было страшно, но было достаточно темно, чтобы дочки уснули. Минут десять из детской раздавались голоса, Михаила даже позвали жалобно, но он не поддался. В доме стихло.
Михаил заказал шаверму, и, пока ждал доставку, ему позвонил Борис Иваныч. Он долго извинялся и попросил вскрыть полы, чтобы убедиться, что перекрытия железные. Он даже нашел мастеров, готовых работать завтра утром, чтобы не переносить сделку.
– Вы меня извините, – сказал он. – Но если перекрытия на самом деле деревянные, получается, я сильно переплачиваю. Тогда цена квартиры должна быть меньше.
Михаил слушал и думал, что переоценил ностальгические чувства покупателя.
– Завтра будем вскрывать полы. Есть вероятность, что перекрытия деревянные, – пожаловался он жене, когда та, уставшая и заторможенная, вернулась из бассейна.
– Ну деревянные и деревянные, – ответила она, выдавливая крем на руки. Мысли ее блуждали далеко. Случалось, что на пару дней она уходила в себя, но всегда возвращалась. – Все равно купит.
От слов жены предчувствие освобождения вернулось – Миша не стал больше делиться тревогой и уснул, почти не беспокоясь за завтрашнюю сделку.
Глава третья,
в которой по неожиданной просьбе покупателя квартиры рабочие вскрывают полы, и сделка оказывается под угрозой.
Утро было занято чисткой зубов, умыванием и одеванием, не Михаила, разумеется, а дочерей. Собирали портфель, меняли форму – на первой обнаружилось пятно, Михаил суетился в поисках штанов для прогулок, потому что Лена постирала их вечером, да забыла, на какую батарею повесила.
– Давай я отведу, – сказала Лена, когда Михаил, посмотрев на часы, понял, что может опоздать на вскрытие пола. Пришлось отнести вниз оба самоката, потому что иначе они опоздали бы везде. Вся эта замысловатая логистика крутилась в голове параллельно с информацией о сделке и вскрытии полов, об объекте на Восстания, о новых непромокаемых ботинках, которые еще как промокали. Вот нужно быстро найти платье, в котором Маша будет ходить в саду, не слишком легкое, но и не теплое – отопление в микрорайоне жарит как в последний раз. Вот надо что-то закинуть в топку Соне, потому что сегодня они идут на завтрак после второго урока, и деточка помрет с голоду. Он пометался по кухне – времени сажать и кормить ее не было, бутеры, йогурт отпадали, а потом выхватил из шкафа детское молоко в упаковке с трубочкой и сунул его дочке, когда все уже стояли на пороге:
– Выпьешь по дороге.
– Я тоже хочу! – тут же потребовала младшая.
Михаил и Лена в два голоса сказали, что сейчас в саду будет завтрак, но Михаил все равно принес упаковку молока и, послав воздушные поцелуи, с облегчением закрыл дверь.
Он быстро принял душ, выпил сваренный в турке кофе. Из-за раздражения есть не хотелось. Обычно за тревогу, злость и нехорошие предчувствия в семье отвечала жена, но иногда, в особо звенящих случаях, Михаила тоже цепляло.
Без обычных легкости и радости он прошелся до коммуналки. Дверь была распахнута, оттуда по парадной разносились голоса. Николай Васильевич уже был на месте. В качестве рабочей силы он привел двух мужичков в спецовках. В прихожей и коридоре собрались зрители – оба алкоголика, вездесущая Нателла Валерьевна и программист Паша из комнаты на отшибе. Из дверей выглядывали Варя и жена Сухроба Зухра. Жители поздоровались, а Николай и Михаил пожали руки.
– Ну смотрите, – говорил один из мужичков Николаю Васильевичу. – Точно никто не скажет, в поэтажных планах расположение балок не указано.
– Если учесть, что балка под окном, то с шагом балок в полтора метра она будет как раз вот тут, – Николай тыкал пальцем себе под ноги.
– Давай попробуем. Вырежем метр на метр – хоть как-то да попадем, – сказал второй мужичок.
– Вообще, формально надо согласие всех владельцев, – протянул Николай, вопросительно взглянув на Михаила.
Он был прав. Но от перспективы сбора подписей и очередной отсрочки сделки у Михаила заныло в животе. Тем более оба алкоголика дружно сказали:
– Вскрывайте уже!
– Выясняйте быстрее, я хочу убраться из этого гадюшника! – подтвердила Нателла Валерьевна.
– Давайте без формальностей, – попросил программист Паша.
Мужички стали пилить и стучать. Продолжалось это долго. Паша ушел на работу. Варя убежала в университет. Опустив глаза, выскользнула из квартиры Зухра. Только Нателла и алкоголики остались следить за процессом. Оба
