я всякий раз нервничаю, потому что по-прежнему пользуюсь папиной картой, которую стащила из его бумажника в прошлом году, когда он впервые завел разговор о переезде на Запад. Именно тогда он сказал маме, что отложил столько денег на медицинский сберегательный счет, что ей совсем не надо волноваться о финансах, пока его не будет. Поймал ее на слабости. Мама всегда верит, когда кто-то втирает ей, что сделал что-то хорошее.
Он наверняка знает, что карта у меня, ведь каждый месяц я трачу на лекарства от пятисот до тысячи долларов. Скорее всего, он слишком раскаивается и потому не звонит и не спрашивает про карту, ведь с тех пор, как он уехал, от него не было ни весточки. Второй вариант – он думает, что сможет когда-нибудь нам все компенсировать, вот настолько он заблуждается. Наверно, отчасти справедливо и первое, и второе. У него тоже есть слабость: он верит, что может измениться, хотя все свидетельствует об обратном.
Дома мама читает журнал в моей кровати, закрыв жалюзи и выключив свет. Я сразу понимаю, что она под кайфом: она заходит в мою комнату без разрешения, только когда накурится. Обычно спрашивает.
– Вижу, ты забрала мою отраву, – она указывает на бумажный пакет с пузырьками лекарств. – Куда еще ходила?
Я сбрасываю кроссовки, и те с мягким стуком ударяются о стену.
– На работу.
– Работа, работа, работа. – Она пропевает эти слова, как строчку из мюзикла. – Детка, ты слишком много работаешь.
– Сколько надо, столько и работаю. – У нее на коленях лежит бумажная тарелка с куском разогретой пиццы, которую мы заказывали на той неделе. Корочка покоится в луже оранжевого масла. – Не испачкай одеяло, пожалуйста.
Она округляет рот, таращит глаза и изображает шок. Под кайфом она всегда кривляется.
– Еще чего. Все равно же мне стирать. – Она подносит пиццу ко рту и откусывает немного. Губы лоснятся от жира, крошки падают на воротник рубашки. – А после работы что делала? Ты разве не в шесть заканчиваешь?
– Ходила в библиотеку. – Я ложусь рядом с ней в кровать и забираюсь под одеяло. – А ты чем занималась?
– Да все тем же.
– Сильно болит? – Я поворачиваюсь на бок к ней лицом. Обычно днем она не курит, только если от боли совсем «таз лопается и мозги вытекают через уши». Так она пытается шутить. А когда становится не до шуток, запирается в ванной, ложится голой в пустую ванну и льет горячую воду из крана на макушку, а кожу на животе зажимает канцелярскими зажимами. Самодельная акупунктура.
– Ты ела? – спрашивает она.
– Тебе дать адвил [2]? – Рецепт на перкосет или оксиконтин [3] уже так просто не раздобудешь, по крайней мере в наших краях. А у мамы боль «неизвестной этиологии», как говорят врачи, потому что им просто лень выяснять, хотя всякий раз, когда она приходит к врачу, она показывает на две точки, где болит: чуть ниже пупка и на затылке. В общем, они не могут установить источник боли, а если в анализах и на МРТ все хорошо, врачи склонны не доверять словам пациента.
– Давай я сделаю тебе сэндвич, – она доедает пиццу и ставит тарелку на ковер. – Это последний кусок.
– Я не голодна.
– Ты должна есть.
– Ладно, поем. – Она цокает языком. – Только потом, мам. – Я закрываю глаза и нажимаю пальцами на веки, пока перед глазами не расплываются красные круги. – Дай немножко полежать.
Она вздыхает и берет журнал, но я не слышу, чтобы она переворачивала страницы. Она смотрит на меня.
– Моя милая малышка Джейн, – тихо говорит она. – И когда ты успела повзрослеть?
Папа сказал то же самое, когда сюрпризом навестил меня в марте на тренировке. Я застегивала сумку и увидела его по ту сторону забора из рабицы; он теребил в руках сорванные одуванчики. К счастью, все обсуждали выпускной и никто не обратил внимания, когда я помахала ему и подбежала к забору. Чего стоишь тут, как педофил? – сказала я.
И тебе привет, ответил он.
Дома был?
По его лицу я поняла, что не был и не собирается.
Как мама?
Считает дни до твоего возвращения, соврала я.
В сентябре вернусь, ответил он. Провожу тебя в одиннадцатый класс.
Ага.
Не агакай.
Мы оба держались за сетку, которая на солнце раскалилась градусов до ста, и я сама с собой поспорила, что первой не отпущу. Как там Джон Великий? – спросила я.
Не называй его так, Джейн.
Я прозвала его брата Джоном Великим, потому что тот был слишком высокого о себе мнения. Папа, собственно, и в Сан-Диего поехал помогать Джону Великому продавать домашние охранные системы: мол, в жарком климате и при «активном образе жизни жителей Западного побережья» воры часто вламываются в дома, пока их обитатели серфят или пропадают еще где-нибудь.
Я пытаюсь поступать правильно, ответил он и отцепился от забора.
Краем глаза я заметила, что девчонки из команды смотрят в мою сторону. Я с энтузиазмом им помахала, как махали они, когда за ними заезжали парни. Пусть думают, что я такая же, как они, счастливая девчонка без проблем, с оптимизмом смотрящая в будущее. Они вернулись к своим разговорам.
Слушай. Я чувствовала, как солнце жжет мои плечи сквозь трикотажную футболку. Может, хватит уже кому-то что-то доказывать? Надоело.
Он ответил, что однажды, когда у меня будет семья, о которой надо будет заботиться, я все пойму.
У меня и так есть семья, о которой надо заботиться, ответила я.
Тогда-то он и спросил, когда я успела повзрослеть, и предложил подвезти меня домой. Я согласилась, потому что девчонки из команды по дороге домой всегда обсуждали какую-то дичь, типа считается ли минет за секс, и мне приходилось участвовать в этих тупых разговорах.
Скоро вернусь, сказал он, высадив меня перед домом. Обещаю.
Ох уж эти его обещания. Я стояла на тротуаре и смотрела, как он выезжает на улицу задним ходом: пусть видит, что я слежу за ним, и думает, что я запомню его слова, хотя сам наверняка убеждает себя, что я все забуду.
– Мне всего шестнадцать, – ответила я маме.
– Я в шестнадцать уже чувствовала себя взрослой. – Она подтягивает одеяло к груди и поворачивается ко мне. Мы касаемся друг друга носами. Ее глаза закрываются.
– Выключить свет?
– Я не смогу уснуть, если ты не поешь.
– Сейчас поем. Давай тарелку. – Выходя из комнаты, проверяю телефон – половина восьмого. – Спокойной ночи, мам.
– Спокойной ночи, малышка. – Я выключаю свет, и комната сереет. Мама переворачивается на живот, костлявые
