что я ему отплачу. Уходи на юг и постарайся добраться до Алжира или Марокко. Ты сделаешь все, как я сказал, да?!
– Да, месье.
– Если по дороге остановят немцы, показывай документы, они у тебя в порядке. Говори, что работал в Париже, а сам – швейцарец из Лугано и возвращаешься в Италию, чтобы помочь дуче вернуться к власти, все понял?
– Да.
Франк запускает руку в карман пиджака.
– Вот три пятисотки, это все, что у меня есть при себе. Тяни их как можно дольше, чтобы хватило до Алжира. Если немного не хватит, займи у Шарля. Как доберешься, попроси его прислать мне открытку с каким-нибудь рецептом коктейля. И никаких лишних слов, мало ли что. И ты не пиши мне, пока фрицы не свалят, ладно?
– Ладно.
– Вот, возьми заодно и мой зажим для денег. Я купил его в Нью-Йорке, когда мне было столько же лет, сколько тебе сейчас. Отдайте его Шарлю, он ему дико нравился. Скажешь, что это залог за деньги.
По щекам у Лучано текут крупные слезы. Он не двигается с места.
– Не плачь, малыш. Если будешь ночью быстро бегать, мы еще увидимся, честное слово. Давай, не оглядывайся, будь сильнее их. Ну же, беги! Беги!.. Дверь за собой закрыл? Там защелка?
– Да, месье, – глухо отвечает Лучано из-за двери.
– Счастливо тебе добраться, Лучано. Я всегда с тобой, помни об этом. Всегда! Прощай, сынок.
Он слышит неясный шорох и удаляющиеся шаги, или, скорее, ему кажется, что слышит. И тишина. Лучано скрылся в туннеле.
Франк даже не обнял мальчика.
Франк потерял Бланш. Он потерял Зюсса. А теперь Лучано. Но нужно выйти из подвала, пройти коридоры, кивнуть Жоржу, снова встать перед Ингой Хааг. И ничем себя не выдать.
Франку Мейеру еще никогда так не хотелось скорее вернуться в бар.
12
27 июля 1943 г.
16-й округ Парижа. Авеню Фош, дом 31-бис. Управление по делам евреев. Пятидесятидевятилетний бармен с разбитым сердцем отправляется на свой первый допрос в гестапо. Я, Франк Мейер, шеф-бармен отеля «Ритц» с двадцатилетним опытом работы, ветеран Верденнской битвы и ашкеназский еврей. Он постарался предстать в лучшем виде: черный костюм из тонкой шерсти, белая рубашка с крахмальным пластроном, серый шелковый галстук, перламутровые запонки, лакированные туфли. Он выходит из окопа этой странной войны и сейчас окажется на линии огня. Сегодня утром Жан-Жак спросил отца, не на похороны ли тот собрался. Он засомневался, стоит ли говорить сыну правду. Но и он, и племянница должны знать. Услышав слово «гестапо», сын помертвел, Полина заплакала. Франк успокоил их, как мог, и пообещал вернуться к обеду и все рассказать.
Сейчас одиннадцать десять, он ждет, пока вызовут. С достоинством. Стоя. Он думает об Элмигере, которого допрашивали перед ним. Бедняга: его вызывают уже не в первый раз, хотя вряд ли он что-нибудь знает о тайнах своего отеля. Может, так оно и лучше. Франк ждет уже час и успел вдоволь насмотреться в огромное окно с золоченым переплетом – на птиц, сидящих на деревьях. Он заметил среди них пару турецких голубей, одного вяхиря, трех певчих дроздов, несколько вьюрков, одну большую синицу, несколько скворцов и одну лесную завирушку. Не зря он провел детство в деревне: выученное не забывается. Долгое ожидание – наверняка часть стратегии допроса и призвано ослабить самозащиту. Но эти птицы словно придали ему силы. Они свободны, им не страшны нацисты, они не замечают войны. Глядя в окно, Франк думает о том, где сейчас может быть Лучано. На сердце неспокойно.
– Герр Мейер?
– Я.
– Гутен Морген. Комм битте райн.
– Данке шен.
Жан-Жак предупредил его, что допрашивать будут на немецком: это язык Рейха. Ich bin Frank Meser, Chief Barkeeper im Ritz seit zwanzig Jahren, Veteran von Verdun und aschkenasischer Jude. Франку хотелось бы, войдя, увидеться с Элмигером, может быть, уловить какую-то подсказку в его глазах, но, когда он входит, комната пуста. Менеджера отеля «Ритц», видимо, выпустили через другую дверь.
Франк сразу оценивает обстановку: книжный шкаф в стиле Людовика из черешни, лампа-бульотка с металлическим лакированным абажуром, стол-треножник из патинированного металла, большой шерстяной ковер – маково-красные круги на зеленом фоне, низкий столик со столешницей из серого мрамора с прожилками: типичная гостиная зажиточных парижан. Вот только за красивым бюро работы знаменитого краснодеревщика Сормани сидит тощий полковник СС – волосы ершиком, и сам прямой, как палка.
– Прошу вас, господин Майер, садитесь. Я знаю, что вы прекрасно говорите по-немецки, но я предпочитаю беседовать с вами по-французски, вы не возражаете?
– Конечно, как вам угодно.
Если беседа идет на французском, значит, подслушивать его будут те гестаповцы, которые совсем не владеют немецким. Кто же, интересно?
А вдруг сам Лафон? Наверняка держит на меня зуб! На грандиозной эсэсовской пирушке – и вдруг гостей обслуживает еврей, – такое трудно переварить.
– Штандартенфюрер Кнохен относится к вам с большим уважением, господин Мейер. Он просил меня передать вам поклон.
Я Франк Мейер, шеф-бармен отеля «Ритц», ветеран Верденнской битвы и ашкеназский еврей.
– Весьма польщён. Поклонитесь ему от меня.
– И все же его беспокоит вопрос, вы в курсе, что укрываете опасного еврейчика?
– Если вы имеете в виду молодого официанта, то он не еврей. И никакой опасности не представляет.
– Как вы познакомились с этим молодым человеком?
– Я знал его мать очень давно, еще в Нью-Йорке. Ее зовут София Барези. Поверьте, она католичка и в мальчике нет ни капли еврейской крови.
– Его имя Лучано Леви.
– Нет, его зовут Лучано Барези. И он не знает своего отца.
– Он ваш сын?
Франк сидит в кресле прямо, готовый дать отпор.
– Вовсе нет. Он был моим учеником.
– Где живет его мать?
– В Лозанне, работает экономкой в солидном доме.
– Она пять лет не видела сына, это довольно странно, не правда ли?
– Война, господин полковник.
– Я вот навещал дочь на Пасху. Да, война, но ничто не мешает этой женщине приехать в Париж и провести Рождество вместе с сыном. Или слишком велик риск, что ее разоблачат на границе?
Тон, которым подполковник ведет допрос, недвусмысленно говорит о его намерениях. Франк парирует атаки.
– Мы с Софией на службе. У нас очень мало свободного времени. Вы же видите, я уже двадцать лет служу в «Ритце». Этот палас – вся моя жизнь, это моя миссия. Мне нравится служить людям.
– Служба, да… Вам дали гражданство в 1923 г., верно?
– Нет. В 1921 г.
– Вы родились в Австрии, в…
Эсэсовец делает вид, что просматривает документы, усеивающие рабочий стол.
– …В
