потолке, как и подобало любому старинному московскому особняку снаружи, с нордическим минимализмом мебели из IKEA внутри, как две капли воды походило на каждого иностранца, старающегося казаться русским. Алекс улыбнулся, ощутив легкое превосходство над британкой. Пока он оглядывался по сторонам, Саша общалась с хозяйкой. В отличие от Алекса, она нервничала.
В ее благотворительном фонде все считали поход к ооновцам весьма рискованным. Во-первых, не зная всех тонкостей, шаткий союз «Истока» с фармкомпаниями там могут принять за сделку с дьяволом. Это грозило потерей финансирования не только со стороны ООН, но и со стороны городских властей, что, не считая пожертвований и мелких грантов, составляло львиную долю бюджета «Истока». Во-вторых, попечительский совет Фонда не знал про этот проект и вряд ли простил бы Саше, если члены совета узнали бы о бупрофиллине последними. Это грозило ей потерей должности президента «Истока» – организации, которую она сама создала, в которой профессионально выросла и от успешной работы которой зависели судьбы очень многих людей. Когда она поставила вопрос о походе в Леонтьевский переулок на голосование, то все воздержались и спрятали глаза.
Она почувствовала, что что-то было не так еще полчаса назад, когда на совещании НКО, занимающихся помощью потребителям наркотиков, ее отчет был встречен весьма холодно. Она не знала, куда деть руки, и боялась, что в повисшей тишине это всем будет заметно. Как она и опасалась, на фоне других докладов с обычными цифрами об одноразовых шприцах и презервативах для секс-работниц ее выступление было воспринято как вызов. Словно, пока другие НКО копаются в своих песочницах, «Исток» решился разрубить гордиев узел и просто начал заместительную терапию в России. Пусть исподволь, пусть всего с горстью потребителей наркотиков, пусть используя фармкомпании, но это был настоящий вызов всей сложившейся системе. Вызов фармбизнесу, подсадившему на наркотики страну, и государству, не желающему замечать проблему. И, конечно же, самим НКО, осваивающим большие гранты в борьбе с этими двумя монстрами. Ладно, не надо кидаться на шею, но почему Полина сделала все, чтобы никакой дискуссии не последовало? Одинокий скрип подвинутого стула настроил всех на один единственный вопрос. А если Саша своей дерзкой выходкой выведет наркоманов за скобки этой борьбы с системой, то тогда что? Кто слышал о героической работе НКО в большинстве других стран, где разрешен метадон? Что будет со всеми этими наследниками Матери Терезы и Дон Кихота, если вдруг в России будет заместительная терапия?
Как же это странно: чем благороднее и проще цели у организации, тем больше люди внутри нее цепляются за свою личную значимость, свою территорию, свое финансирование, делая простое сложным? Чем же мы тогда лучше всех этих чиновников и фармкомпаний?
– Так это вы спонсируете заместительную терапию? – любезность, приправленная британским акцентом, заставила Алекса вспомнить о бостонском чаепитии. Ах, почему он не обратил внимания на то, как устало Саша покачала головой? С усилием подавив в себе желание перейти на такой же акцент, Алекс ответил:
– Мы проводим клинические испытания по российским стандартам, а хотелось бы по американским. – И прежде чем Саша успела его остановить, Алекс добавил: – Нам нужны деньги, чтобы у каждого потребителя наркотиков в каждом регионе России был доступ к терапии, хотя бы под видом клинических испытаний. Честное слово, мы все будем тратить на потребителей и врачей, мы вам это гарантируем.
Хозяйка офиса долго изучающе смотрела ему в глаза, а потом сказала:
– Мне очень жаль. Мы не работаем с фармкомпаниями.
– Хорошо, – вступила в разговор Саша, – давайте тогда мы напишем заявку на помощь потребителям наркотиков, например, на социальное сопровождение пациентов?
Британка повернулась к Саше:
– Но ты же знаешь, что у нас все деньги уже распределены. Более того, мы просто не можем поддержать сомнительный препарат, который не входит в списки ВОЗ, который даже не прошел нормальные клинические испытания.
Выходя из Леонтьевского переулка, Саша поняла, что все ее риски не оправдались. И почему, когда соратники отказывают тебе в поддержке, это ощущается как предательство? А настоящая катастрофа теперь уже, наверное, впереди. Со стороны ее попечительского совета, когда он уволит Сашу к чертовой матери.
Алекс шел немного позади. Ему стало окончательно ясно, что последняя надежда не идти на сделку с Селезневым растаяла без следа.
Саша остановилась и смотрела на него вопросительно.
– Ну что, пойдем сдаваться Селезневу? – мрачно пошутил Алекс.
– Ты слишком много беспокоишься. Мне кажется, я знаю, что может поднять тебе настроение. Давай сейчас заедем в одно место.
Алекс терялся в догадках, куда же они направляются, пока они не зашли во двор знакомого девятиэтажного дома.
– Так мы к Катерине идем? Ты же знаешь, что эту квартиру «пасет» ФСКН?
– Я же говорю, что ты слишком много беспокоишься, – сказала Саша, входя в злополучный подъезд.
Поднявшись на нужный этаж, они застали странную картину. Катерина стояла перед входной дверью с банкой краски и красила ее в зеленый цвет.
– Ну как это вам? – сказала Катерина, вместо приветствия любуясь на продукт своего труда. – Проходите, только тихо – Даня спит.
По пути на кухню, Алекс увидел пустую квартиру: ни людей, варящих крокодил, ни химикатов, ни самих завсегдатаев. Закопченная часть кухонной стены радовала свежей побелкой. На плите стояли чайник и кастрюлька с чем-то съедобным.
Отношения между Сашей и Катериной действительно были намного сложнее, чем кто-либо мог догадаться. Но Саша не держала на Катерину зла. Кто бы мог подумать, что случайно произнесенное несколько лет назад «Ты все равно никогда не будешь одной из нас» окажется приговором. Как ты можешь нам что-то советовать, не зная, о чем ты говоришь? Ни успешная работа благотворительного фонда, ни правозащитная деятельность, ни выступления на телевидении и многочисленные интервью не имели для Катерины никакого значения. Помочь – это значит понять, а понять наркомана может только равный. Равный – равному. И не привыкшая останавливаться ни перед чем Саша стала одной из них – первую дозу ей поставила именно Катерина. Мы одной крови.
За этот поступок Саша заплатила очень дорого. И дело не в развалившемся браке или плохо скрываемом осуждении матери, или даже в осознании того, что для достижения цели она готова пойти на все. Непомерной ценой было то, что Сашину дочь сейчас воспитывали хорошие, но совершенно чужие люди. По крайней мере, чужие Саше.
Любой, кто пытался бросить, старается избегать всего, что может напоминать о болезни, всего, что может вызвать срыв, – от игл и шприцев до бывших друзей. «Не подавайте Фриде платок», – каждый раз мелькало в голове, когда Саша входила в злополучные квартиры, где
