политике, обман власти, – что он такое? Обман власти, как мы понимаем, имеет двоякое значение: обманывает она или обманывают ее. Если говорить об обманывающей власти, то власть не обманывает народ, она просто изъясняется с ним на понятном ему языке, как взрослый изъясняется с ребенком, используя понятные ребенку сказочные образы. Но тот, кто пытается обмануть власть, заслуживает самого сурового наказания, потому что, обманув ее, он поставил себя выше власти и надругался над ней, а такое прощать нельзя.
Теперь о притворстве. Притворяются все: мы являемся тем, чем кажемся, а не тем, что мы есть на самом деле. К сожалению, нельзя воспретить притворяться, а иначе я издал бы строжайший указ на сей счет, дабы никто из моих подданных не прятал свою истинную личину. Но в любом случае я притворяюсь лучше, чем они, – я просто обязан притворяться лучше них, чтобы они меня не перехитрили. О, синьор Бенвенуто, сколько раз я казался хмурым, когда мне хотелось смеяться, и смеялся, когда на душе кошки скребли! Я скрывал ненависть под добротой, угрозу – под приветливостью, жестокость – под справедливостью. Я был ласков с теми, кого задумал уничтожить, и суров, когда хотел возвысить кого-нибудь. Я делал вид, что силен, не имея силы, и притворялся слабым, накопив ее. Я хорошо притворяюсь, доказательством чему является то, что я сейчас жив и беседую с вами, – а где мои враги? В моем герцогстве их не осталось, – даст Бог, не останется и во всей стране!
Теперь о тайне. Государство не может существовать без тайны, оно становится уязвимым… Почему вы улыбаетесь, маэстро?
– Я уже слышал такие рассуждения, ваша светлость, от своего друга Андреа, – сказал Бенвенуто.
– Андреа? Он ваш друг? – удивился Цезарио.
– Да, ваша светлость, я знал его еще тогда, когда он был художником, а перед приездом к вам я узнал Андреа-естествоиспытателя. Я был у него дома и получил огромное удовольствие от этого посещения, – засмеялся Бенвенуто.
– Значит, вам повезло больше, чем мне, – произнес герцог с некоторой завистью, не заметив подвоха в словах Бенвенуто. – Я знаю Андреа только по переписке. Он иногда присылает мне трактаты с результатами своих исследований. Смелые мысли и смелые опыты! Я оказываю ему кое-какую помощь, но мне приходится прятать его записки от священников, дабы меня не заподозрили в еретичестве.
Хорошо, стало быть, о важности тайны в государственных делах мы говорить не будем, раз вам и так об этом известно. Поговорим о коварстве, – это еще один из принципов управления. Правителю приходится быть коварным: нарушать обещания, идти на клятвопреступление, нападать на вчерашних союзников и заключать с врагами договоры, вечные на бумаге и кратковременные в действительности. Незыблемыми остаются лишь три правила: сохранение моей власти, укрепление моей власти, расширение моей власти. Во имя их я готов на любое коварство. Вот, пожалй, главное, из науки управления.
– Да, ваша светлость, тяжело вам жить, – сказал Бенвенуто. – Из-за власти вы губите душу. Уж на что я не святой, но я-то души своей не погубил. Грешить, я, конечно, грешу, но Господь, слава ему во веки веков, перейти предел мне не позволяет. Мой духовный отец аббат Джеронимо, давно пребывающий в раю, всегда верил в мое высокое предназначение. «А у кого оно есть, того Бог оберегает», – говорил мне Джеронимо.
– Так вы считаете, что у меня нет высокого предназначения? – спросил герцог, нахмурившись.
– Бог знает, – не смутился Бенвенуто и не отвел глаза.
Цезарио несколько мгновений пристально смотрел на него, а потом вдруг улыбнулся.
– Вы и вправду отважный человек, маэстро, – сказал он. – Никто из моих подданных, – да что там подданных! – никто из моих врагов не посмел бы сказать мне такое! Впрочем, вы правы: Бог знает, а время покажет. А может быть, мое предназначение в том, чтобы поощрять ваш талант, Бенвенуто? Может быть, все что я делал, было только подготовкой к встрече с вами?
Цезарио оглушительно рассмеялся.
– Кстати, насчет грехов, – как поживает веселая вдова Изабелла? – спросил он, не переставая улыбаться.
– Должно быть, хорошо, ваша светлость. Мы были вместе с неделю после праздника, а потом она так увлеклась некоей молодой красоткой, которая присоединилась к нам еще на том памятном вечере, что увезла ее в свое поместье, и с тех пор я их больше не видел, – весело отвечал Бенвенуто в тон герцогу.
– Ах, Изабелла, Изабелла! – снова расхохотался Цезарио. – Двух мужей уморила она своей неутолимой плотской жаждой, теперь за женщин принялась. Вам, однако, повезло, маэстро, – останься она с вами, неизвестно, кто бы кого уходил: вы ее своей неистовостью, или она вас своей ненасытностью. Ничего, мессер Бенвенуто, при моем дворе вы найдете множество прехорошеньких фрейлин. Если захотите, можете взять двух или трех; да хоть целый гарем набирайте, коль возникнет у вас такое желание.
– Нет, благодарю, ваша светлость, – поклонился Бенвенуто. – Фрейлины слишком дорого обходятся, а я привык к женщинам простым и нетребовательным. У меня как раз сейчас живет в доме подобная синьора, которую я взял для ведения хозяйства, и я вполне доволен ею.
– Отлично, маэстро, вы умеете устраиваться. Предлагаю на сегодня закончить нашу беседу: я устал позировать, и меня ждут дела, – Цезарио позвонил в колокольчик, вызывая слуг. – Приходите завтра, мессер Бенвенуто, с утра пораньше. Целый день я буду в вашем распоряжении.
– Вы примерный натурщик, ваша светлость, – сказал Бенвенуто. – Такими темпами мы быстро закончим ваше изображение в глине, а уж отлить его в бронзе – вопрос техники.
Юпитер. Фрагмент статуи Бенвенуто Челлини.
* * *
На открытие бюста герцога Цезарио собрался весь город. Бюст был установлен на гранитном пьедестале посреди дворцовой площади; здесь толпились приближенные Цезарио, а на окрестных улицах простой люд дожидался своей очереди, чтобы посмотреть на герцогское изваяние.
После того как с бюста сдернули закрывавшую его холстину, Цезарио подошел к нему вплотную и принялся внимательно разглядывать. Придворные тоже разглядывали бюст и молчали, не смея выразить собственное мнение. Для Бенвенуто это молчание стало тягостным.
– Ну как, ваша светлость? Что вы скажете о моей работе? – спросил он с некоторой тревогой.
– Так вот я каков! – сказал герцог, продолжая рассматривать бюст. – Должен признать, мессер Бенвенуто, что вам удалось схватить главные черты моего характера. Ваша работа показывает меня прежде всего повелителем, и это справедливо. Ваш герцог Цезарио властен, что подчеркивается гордой посадкой его головы; грозен, о чем свидетельствует свирепый взгляд его несколько выпученных глаз; надменен, как это видно из выпяченного вперед подбородка; коварен, что следует из его зловещей полуулыбки. Но
