удар. Я определенно что-то упускаю. И это не дает мне покоя, обвивается колючей проволокой вокруг горла.
Уже на выходе из клиники звонок от Боди.
- Костян, дружище… я не выгребу, - голос странный, язык заплетается.
Ох, как не нравится мне все это!
- Что случилось?
- Адская выгребная яма под названием жизнь…
- Ты сорвался?
- Не… ты что…
Далее ничего вразумительного из него вытрясти не получается. И поехать к нему не могу. С веником и в загсе договоренности. Любу потом в больницу отвести. После всех потрясений надо проверить, все ли хорошо с ребенком.
Звоню Стасу, прошу его подъехать к Бодьке, мозги вправить, а после обеда уже и я подтянусь. К моему состоянию добавляется еще одна тревога.
Гоню назад домой за Любой. Она меня встречает уже одетая. Волосы собраны в хвост. Лицо бледное и странно спокойное. Никаких эмоций. Односложные ответы. В машине отворачивается к окну.
Все пережить не может, что мужик, по которому сохла, оказался прогнившим мешком мусора.
Ее отношение к нему добивает. И мне остается только задыхаться от бессилия. Почему он? Что в нем особенного?
В загсе нас же ждет червяк. С наглой улыбочкой на еще незажившей физиономии. Мало я его разукрасил. Кулак так и чешется добавить. Сдерживаюсь. Тороплю тетку из загса. Скорее бы со всем покончить. Пусть отпустит хотя бы официально Любу, откажется от опекунства над Надеждой. А уж потом я отыграюсь на нем… за все.
Она холодно здоровается. Внимательно наблюдаю за взглядом. Впервые нечитаемый. Что с ней происходит? Ступор? Неверие?
- Все же решилась, Любочка? – блеет веник. Сжимаю зубы до скрипа.
Не сейчас… потом…
Кивает.
- Где подписать? – спрашивает, как мне кажется обреченно.
Неужели она его так сильно любит?
Тетка показывает им бумаги, чет объясняет. А мне виски сдавливает болезненная пульсация, черная ревность отравляет сознание, раздирает душу в клочья. Да, теперь я могу дать определение своим эмоциям – это именно ревность. Дикая, необузданная, выжигающая меня. Впервые жизни я действительно ревную и могу сказать, это та еще пытка.
Они подписывают бумаги. Только облегчение пропитано ядом ревности. Он все равно у нее в сердце.
- Если что, ты звони, Любань. Мы же не чужие люди, - говорит и косится в мою сторону.
В глазах триумф, странная радость. Будто червяку известно нечто очень подлючее, мерзкое. Ощущение липкости на коже, будто меня в болото окунули.
Пока я раздумываю, какую подлянку задумал веник, и одновременно задыхаюсь от ревности. Люба очень быстрым и точным движением, вонзает шариковую ручку ему в кисть. Со всей силы.
Комната наполняется поросячьим визгом веника.
- Точка, - произносит с ледяным спокойствием. Поднимается и неторопливо идет к выходу.
***
Сказать, что Люба меня шокировала – это ничего не сказать. Смотрю на окровавленную руку веника и испытываю ни с чем не сравнимый кайф, а в груди расцветает гордость за мою девочку.
Она медленно направляется к выходу. Ни на кого не смотрит. Подбородок гордо вздернут.
- Ты… ты… - шипит ничтожество, но под моим тяжелым взглядом боится продолжить.
Затыкается трусливая кучка мусора.
Иду следом за Любой. Так и хочется ее обнять, прижать к себе. Не решаюсь. Шок не отпускает.
Поворачивается ко мне уже в коридоре.
- Уничтожь его, Константин, - и столько силы, решительности во взгляде. Она изменилась на глазах.
Рассеянно киваю.
- Можешь в этом не сомневаться.
Она поворачивается и идет к машине.
Даю указания водителю ехать в больницу. А сам не могу оторвать глаз от ее точеного профиля. Это непередаваемое чувство – гордиться своей женщиной…
В мыслях я давно воспринимаю ее своей. Еще до того момента, когда сам себе признался. А на деле все не так…
Да, с души спал камень. Никаких чувств к венику и в помине я не ощутил, что, безусловно, радует. Позволяет дышать, не задыхаясь от адских приступов ревности. Но это и не дает мне хотя бы маленького шанса на перемены между нами.
- Ты как? – спрашиваю охрипшим голосом.
Меня ломает от желания прижаться к ее губам, вдохнуть ее запах. Один поступок, и меня накрывает. Что-то щелкает внутри, и потребность в Любе возрастает. Словно падает завеса, слетают защитные механизмы, и чувства, которые я долго подавлял, гасил в себе, теперь ударной волной обрушиваются на сознание, терзают сердце и тянутся к ней.
- Отлично, - улыбается краешком губ. – Я не собираюсь волноваться и ставить здоровье своего сына под угрозу из-за гнилого слизняка.
- Он пожалеет, Люб. И ответит за все.
- Не сомневаюсь, - отворачивается к окну.
Эта ситуация изменила ее. Раскрыла женские черты, показала характер. И я всю дорогу не понимаю, как заставить себя, перестать на нее смотреть. Дичайшая пытка.
В больнице все проходит хорошо. Ребенок чувствует себя отлично – еще один камень с плеч.
Мы забираем Надежду. Отвожу своих девочек домой. До жути хочется остаться с ними, придумать нечто, чтобы увидеть счастливые улыбки на их лицах.
Но у меня на очереди Бодя. Не могу бросить друга. С ним Стас, но я должен сам разобраться во всем. Во многом из-за меня он сейчас в таком состоянии. Еще один груз вины. По отношению к Боде я поступил жестоко и подло. Я забрал у него несколько лет жизни. Заставил пройти тюрьму и нищету. Нет мне за это оправданий.
- Уезжаешь?
Или мне кажется, или на ее лице мелькает разочарование. Хочется все отдать, чтобы никогда больше не смотрела вот так.
- Да. Другу нужна помощь.
Люба кивает и приседает к собаке. На меня больше не обращает внимания. Целую дочь и заставляю себя покинуть дом. Будто себя на куски разрываю. Никогда еще так тяжело не уходил. Ранее, наоборот, бежал ночами из дома, чтобы не сорваться. А сейчас я хочу сделать все, чтобы нас сблизить. Отодвинуть прошлое назад, сломать стену, разделяющую нас. Мы живем сегодня, а прошлое не исправить. Хоть раны от него продолжают кровоточить. Но от них со временем останутся рубцы. А впереди будущее, и только от нас с Любой зависит, каким оно будет.
Квартира Боди пробуждает немного уснувшее чувство тревоги. Тут пахнет отчаянием, безнадегой и горем. Сломленная душа, он так и не нашел покоя.
Стас сидит на кресле и пьет чай.
- Что у вас тут?
- Славка… она рядом, - Богдан стоит у окна, обхватив себя руками за плечи.
- Ты ее видел?
- Нет.
