Ознакомительная версия. Доступно 13 страниц из 63
во мне, и я спрашиваю:
— Интересно, на что вы на самом деле сердитесь? Изначально вы допустили ошибку: опоздали на встречу, заняли парковочное место, которое предназначено не для вас. Женщина обратила ваше внимание на эту ошибку, и именно этого вы ей не можете простить — того, что на самом деле она права.
Болтовня Тома резко обрывается. До конца сеанса он молчалив и не касается того, что я сказал. На следующем сеансе я снова заговариваю об этом. Но Том делает вид, что не помнит моих слов.
Том все больше показывает себя со своей уродливой стороны. «Монстр», о котором мы говорили в начале терапии, теперь заполняет мой кабинет. Терапевтический процесс набирает обороты — я так определяю для себя данное обстоятельство. Том раскрывается, говорит душой. На подсознательном уровне его гнев направлен и против меня, ведь я, как та женщина на парковке, противостою ему, указываю на его ошибки, и это доводит его до белого каления.
Исходя из ощущения, что проблемы Тома становятся всё более насущными и растут как на дрожжах, мы решаем увеличить число сеансов до четырех в неделю. Если аффективное поведение повторяется все чаще, важно, чтобы следующий сеанс был не слишком отдален по времени от предыдущего. Так Том становится еще ближе ко мне, теперь он почти ежедневный гость в моем кабинете.
Я узнаю немного больше об истории его семьи. Это не связное повествование, а лишь намеки и истории, которые вызывают у меня ассоциации, но не формируют цельную картину.
Родители Тома — дети войны, росли в небольшом городке в Баварии. Мать происходила из судетской немецкой семьи из бывшей Чехословакии; оттуда их изгнали после Второй мировой войны, когда мать была еще младенцем. Семья ее имела низкий социальный статус, бабушки и дедушки, по словам Тома, вынуждены были заниматься «унизительным трудом». Поэтому мать Тома не получила школьного образования, хотя «голова у нее была светлее, чем вся сегодняшняя школьная мебель». Мать росла в безрадостной обстановке, с ней плохо обращались, бабушка и дедушка заботились лишь о том, чтобы «деньги поступали в семейную кассу». Отцовская семья, напротив, имела бизнес в городке и жила в скромном достатке. Брак между родителями рассматривался прежде всего как социальный лифт для матери. Бабушка и дедушка говорили ей: «Выходи за этого мужчину, ничего лучшего в жизни ты уже не получишь».
Из рассказов Тома вырисовывается родительский дом, где нет любви. Сейчас он меньше идеализирует свое воспитание, кажется не пытается ничего приукрасить.
Отец много работал. Ребенок для него был довольно хлопотным делом, не должен был нарушать его жизнь. А если Том все-таки «мешался», то отец быстро впадал в ярость, порой начинал буянить. Мать была недовольна браком, а еще больше своей жизнью, все свое внимание обращала на единственного сына. Моему внутреннему взору предстает образ отца, которому нет дела до Тома, который воспринимает ребенка в лучшем случае как надоедливого нарушителя спокойствия, и матери, которая рассматривает сына как компенсацию за жизненные разочарования, стремится реализовать в ребенке собственные амбиции. Она боготворила его, делала все для него и в то же время была очень суровой и очень деятельной. Физическое наказание мать делегировала отцу, но от нее зависело, что тот с ним сделает. Он, по словам Тома, «танцевал под ее дудку». Методы воспитания напоминали дрессировку по принципу кнута и пряника, а не чуткое, внимательное отношение.
— За каждую школьную оценку было свое число пощечин. За 6[8] — шесть пощечин, за 5 — пять пощечин. За 1 тоже полагалась пощечина, потому что нет предела совершенству. Неважно, как сильно ты стараешься, насколько ты хорош. Всегда есть повод нанести тебе травму. Только если ты совершенен, никто не причинит тебе боль.
Мать мечтала, чтобы Том стал кинозвездой, похожей на Хайнца Рюмана[9], которого она обожала в то время. Когда Том стал подростком, мечта разбилась. Том проявлял мало интереса и таланта к театральному искусству. Глубоко разочарованная и обиженная, мать озлобилась на Тома, высмеивала его «кваканье» из-за грыжи голосовых связок, как будто хотела отомстить за разбитую мечту. Отец никогда не поддерживал Тома, говорил, что ему все равно, чем тот занимается; главное, что он сам зарабатывает деньги и больше не сидит у него на шее.
Я обращаю внимание Тома на то, как много из его личной истории повторяется в его отношениях с дочерью и женой, а также на работе. Он усвоил, что с ним суровы, непреклонны, вечно требуют и осуждают, и теперь так же относится к своему окружению. Подозреваю, что, будучи ребенком, он повторял наказания родителей с куклой, мучил ее, бросал на пол, когда она «делала что-то не так», — просто чтобы в следующий момент пожалеть об этом, ужаснуться и горевать в одиночестве.
В психоанализе говорят об идентификации с агрессором. Этот термин обозначает стратегию выживания людей в ситуациях бессилия, как, например, дети в отношениях с нелюбящими или жестокими родителями.
Для ребенка невыносимо представление о том, что у него есть родители, от которых он зависит во всем, но которые жестоки с ним. Чтобы справиться с ситуацией, он начинает извращенно интерпретировать события: «То плохое, что они делают со мной, на самом деле вовсе не плохо, а хорошо, оправданно». Это чувствуется в рассказах Тома о насилии, которое он познал в семье. Например, побои были «в порядке вещей», или «не причиняли вреда», или даже были «заслуженными». Дети отождествляют себя с буйными родителями, оправдывают их и прощают. Только так можно психологически вытерпеть насилие со стороны имеющего власть над тобой. Так, говоря психоаналитическим языком, может возникнуть интроект преступника: внутренний злодей, например в форме убеждения, что насилие или унижение правомерны. Исходя из этого, человек сам может стать насильником, если позже кто-то окажется в его власти. Но до этого Том еще не докатился.
В рассказах Тома прежде всего вырисовывается предыстория глубокого стыда: он считает, что неправильно быть таким, какой он есть, но иногда его нутро прорывается наружу и он рискует быть разоблаченным.
Архетипический стыд лежит в основе его проблемы, которая тянется из детства. В рассказах Тома сквозит его скрытое убеждение, что что-то в нем несовершенно, возможно даже отвратительно. Том в детстве страдал фимозом, врожденным сужением крайней плоти. Мать с навязчивым рвением целовала его, как будто чтобы устранить невыносимый недостаток, на который в то же время постоянно указывала.
Я намекаю:
— Как будто с самого начала что-то не так было с вашим телом и мужественностью.
Когда Том стал постарше, его прооперировали. Однако и сегодня мать продолжает рассказывать байки, которые провоцируют Тома и безумно
Ознакомительная версия. Доступно 13 страниц из 63
