переехавшей в «Дом на набережной», Лев Гинзбург с женой Бубой и дочкой Ириной, еще только мечтавшей стать Журбиной.
Болельщики встречали нас бурной овацией. Но, конечно же, их аплодисменты в первую очередь относились к главному герою матча, к рыжему голеадору – Эдику Радзинскому. В писательской футбольной команде он был «звездой», уже по всей стране гремели его «104 страницы про любовь». «Это была моя первая “икорная” пьеса, – рассказывал мне много лет спустя популярный телеведущий Эдвард Радзинский. – И знаешь почему? Потому что я мог войти в Елисеевский гастроном и взять любой дефицит, например банки черной и красной икры».
Наигравшись в футбол, накупавшись, позагорав, мы шли с тобой по кромке моря и трепались о друзьях-товарищах, об отцах и детях, о прозе жизни – язвенном колите, которым ты заболел, о гонорарах, иголках, газетных и писательских склоках.
Мы начали встречаться в Москве – сначала редко (у тебя была своя тусовка), потом чаще – когда ты стал приходить в нашу компанию. …Увы, из памяти ушли многие детали наших минувших встреч, проходивших то у вас в Переделкине, то на Ростовской набережной у Барщевских или у Черкасовых в Свиблове, наконец в нашем доме на улице Щепкина.
В моем архиве кое-что сохранилось о том минувшем времени – еще были живы твои родители, твой тесть Исидор Шток и «Шурик», А. Н. Кононова, один из лучших театральных директоров Исидор Тартаковский с томной Евой, незабвенная Лидия Михайловна Виолина, первая красавица довоенного Ленинграда, дружившая с Маяковским, проведшая пять лет в АЛЖИРе, лагере для жен врагов народа и им несломленная.
Еще было далеко до создания Барщевскими – Виолиной эпохального «Риска» и выхода на телеэкран «Московской саги» и «Тяжелого песка», до их международных фестивальных наград и национальной премии «Золотой орел». Антон Барщевский еще не стал режиссером и продюсером, не женился на очаровательной Ларисе Орловской. Даша Виолина еще не вышла замуж за «надежного из надежных» Женю Мельникова, не стала многодетной мамой, не создала фильмы-лауреаты «Мы будем жить» и «Дольше жизни»…
Пока только шла работа: «поденная» – над «заказухами», докфильмами типа «о кирпичах, плитках, формовке и обжиге»…
Надо же было и семью кормить, и жить красиво.
Помнишь Димин смешной рассказ из «той жизни», как он решил продать «Дружка» – так он звал свой любимый «Москвич», – чтобы купить Натуле меховую шубу. Сначала нашел на автомобильном рынке людей в поношенных халатах, представителей восточной национальности – с лицами, говорил он, сморщенными как урюк. Те осмотрели автомобиль, почмокали языком и ударили по рукам. А когда пришло время расплачиваться, они стали распутывать платки-кушаки, распахивать стеганые халаты-чапаны и с цирковой ловкостью доставать из-под них скомканные купюры с портретами вождя. Этими пахнущими немытым телом банкнотами и был оплачен «Дружок», на котором в то время передвигался пока еще неизвестный миру режиссер.
А ваш с Барщевскими поход в кафе, напротив телеграфа на улице Горького. «Закатились» вы туда перед закрытием, в меню почти ничего нет… Заказали 150 г водочки, сока, курицу и мороженое. Официантка объявляет: «Кура сильная, мороженое слабое». Ты пошел разбираться, «наводить мосты», выяснять, что это значит на языке работников питания. Оказалось, что птица-курица уже пованивает, то есть с запахом. А мороженое уже подтаяло. Пришлось ограничиться выпиванием, но формулировка осталась в памяти.
Жень, как ты помнишь, я по старой газетной привычке выпускал домашнюю стенную газету – заметки, как дацзыбао, приклеивал на стенах, а то и просто фломастером писал прямо на обоях.
Вот, например, посвящение тебе:
Когда игла его колит,
Когда «Динамо» бьет буллит,
Когда стакан ему налит,
Когда маман ему сулит,
Когда жена ему велит…
О чем болит, не говорит.
А вы имеете колит?
Или вот такие стихи под названием «Моя «Бригантина», посвященные лечению Л. Ю. Б.
Двенадцать
квадратных метров жилья.
Трое в помещении —
Лиля, Вася, я.
Лечу – за угощение.
А вот «Страданья современной цыганки» – в честь Иры Шток:
Если лифт сегодня на приколе,
Дети нахватают двоек в школе.
Если на балкон садятся птицы,
Невзначай нагрянут Бицы,
Если голова трещит по пьянке,
Встретится в пути один Баранкин.
Если снятся мне кошмары рая,
Снова в Дом кино на фильмы П. и Г. Чухрая.
Если гол вбивает левый крайний,
Руки для уколов тянет Крайнев.
Если муж не получает визы,
Пусть страдают девушки из Пизы.
Пробегает кот, глазами жаля:
Что-то не звонит подруга Галя.
А вот какими замечательными объектами шуточных стихов служили Дима и Наташа. После премьеры их фильма «…Из жизни Александра Блока» родились такие строки:
О доблестях, о подвигах, о славе
Он забывал, с женой входивши в раж,
Когда очки одев в простой оправе,
Вернув долги, садился за монтаж.
ЦК звонил – но он не оглянулся,
Шеф слезы лил – но он не снизошел.
И тихо кончив, в телебашню ткнулся,
Отметил дату и домой пошел.
От постановочных осталась только трешка,
Путевка в Рузу, лыжи до зари,
Автомобиль, еще икры немножко…
Как ты знаешь, у Димы с Наташей появился в Москве первый видеомагнитофон. И это событие вдохновило меня на такие строки:
Я купил домашнее кино.
Мне оно милее, чем вино.
Мы теперь не спим с Натусей вовсе —
Отдаемся мы (кину) по семь часов, по восемь.
Смотрим «Восемь с половиной».
Дома у меня – «Невинный».
Поздний Клер, Антониони ранний,
Очень средний Прошкин (тот, что с Аней).
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
Сплю и вижу, сплю и вижу
Я всю ночь «Танго в Париже».
А помнишь тридцатилетнего Колю Черкасова? В зубах – сигареты «Мальборо», в руках – виски с содовой. И «калифорнийский» загар, который он ежегодно приобретал, сопровождая зарубежные делегации по Красной площади. Он был правой рукой руководителя профсоюзов А. Шелепина, всесильного «Шурика». И перед Николаем трепетали клерки, заглядывая в глаза. К счастью, его вельможные замашки не распространялись на близких ему людей. Для нас он оставался щедрым добрым товарищем, готовым в любую минуту откликнуться на просьбу, помощь, боль. О
