ответил я, – интуиция что ли. Нужен этот разговор, что-то он прояснит.
– Интуиция – вещь хорошая, – философски заметил Иван, – она нам «строить и жить помогает».
– Была такая песня, – уточнил он для того, кто забыл, то есть для меня, – правда, в ней «нам песня строить и жить помогает».
После церемонии я с семьёй и Виктором отправился домой. Официальные поминки для всех желающих помянуть Анну Андреевну, как и в день похорон, будут организованы в ресторане. Однако на этот раз я туда не поехал. Представлять семью там сегодня будут Иван и тётя Зина. Позднее они присоединятся к нам за семейным ужином, который и будет поминками для особо близких к Анне Андреевне людей.
Всё время до ужина я провёл в своём кабинете, продолжая изучать библиотеку Дмитрия, которая вот уже второй день красуется на установленных работником Павлом стеллажах и которую я с интересом просматривал и изучал весь вчерашний день. Это занятие так увлекло меня, что, когда меня позвали к столу, я с удивлением отметил, что три часа пролетели, как один миг. Физика явно мне нравится больше экономики.
За столом собралась вся семья. Также здесь были Виктор и Иван с тётей Зиной. Приехали и Ярыгин с Викой. Речей не было. Просто посидели, поели, как будто это был обычный повседневный ужин, разве только на час раньше. И разошлись.
Я пригласил Ярыгина и Вику проследовать в гостиную. Иван, который хорошо знал эту чету, и которому на правах почти брата и лучшего друга семьи приглашения не требовалось, также последовал за нами.
Это была та самая гостиная, в которой была фреска с Голиафом и Давидом. Сергей, по-видимому, впервые был в этой комнате, потому что он с интересом стал разглядывать фреску. Вика же даже не посмотрела в сторону библейского сюжета, из чего я сделал вывод, что она здесь не первый раз. Значит, Олег общался с ней не на нейтральной территории, а у себя дома.
Взяв в руки по приготовленному для гостей бокалу красного вина, мы расселись в креслах. Я молчал, ожидая, что Ярыгин сам что-нибудь скажет. Он действительно сказал. Несколько фраз о Голиафе, чуть больше об экономических тенденциях, даже о погоде. Но ничего о том, ради чего он приехал. Я понял, не хочет говорить при Вике. Не во все свои дела муж посвящает жену.
На помощь пришёл Иван. Он отставил свой бокал, к которому так и не притронулся, в сторону, поднялся с кресла, галантно подал руку Вике и пригласил её прогуляться в саду:
– Вика, давайте я покажу Вам сад, отсюда удивительные виды на реку.
Когда они удалились, Ярыгин сразу же заговорил в присущей ему быстрой, слегка проглатывающей слова манере:
– Петров тоже видел меморандум. Говорят, он подлинный.
– Кто проверял? – вставил я свой вопрос, понимая, что этот документ может быть хорошо спланированной акцией спецслужб гораздо в большей степени, чем документом, реально подписанным руководителями стран, способных на крупномасштабные военные действия.
– Никто. Но уже многие его видели. Говорят, подпись президента на нём что ни на есть настоящая.
– Разве на таком документе может быть ненастоящая? Трудно подделать? Да и кто теперь соблюдает всякие там договоры?
Андрей и Виктор уже просветили меня по поводу того, как легко мировыми политиками подписываются договоры, регулирующие миропорядок, и так же легко или чуть сложнее нарушаются. Например, в феврале 2014го в Киеве.
– Конечно, не трудно, – ответил на мой вопрос о подделке подписи Ярыгин, – но политика государства, направленная на усиление и перевооружение армии, говорит сама за себя. Есть мнение, что мы вот-вот ввяжемся в конфликт в Сирии.
– Два события рядом не означают, что одно следует из другого, – вспомнил я недавно сказанные Иваном слова какой-то древней мудрости, – они просто могут быть рядом. Больше того, именно факт перевооружения и реформирования армии мог сыграть решающую роль для создателей этого меморандума. Ведь он налицо. Значит, поверить будет легче.
– Да, ты прав. Логика во всём этом, конечно, есть.
– Что тебя так беспокоит? – спросил я, отпивая маленький глоток из бокала.
– Я боюсь, – честно ответил Ярыгин, – боюсь того, что вместе с армией будут усиливать и внутренние войска. Боюсь режима, не того липового, о котором вещают зарубежные сми, и который пытаются наскрести оппозиционеры. А настоящего, такого, как при Сталине. Может быть, пора отсюда валить?
– Да ты и так уже давно с двойным гражданством, – вставил я известную мне от Виктора информацию, – уедешь в любой момент.
– Так ведь не хочется. У меня же здесь работа. А там я безработный.
– И твоих капиталов на безбедную жизнь не хватит? – спросил я, не вкладывая в свои слова сарказма, просто задал вполне логичный вопрос. Но Сергей обиделся, и я понял, что в моих словах он услышал именно сарказм.
– Любые деньги рано или поздно заканчиваются. Ты это не хуже меня знаешь, – он явно намекал на мои активы, яхту, образ жизни, который вёл Олег.
– Хорошо, – примирительно согласился я с тем, что деньги требуют постоянных новых поступлений. – Что ты предлагаешь?
– Не я. Это мнение наших. Вчера мы собирались в клубе. Ты вхож к президенту. Спроси его о меморандуме прямо. Тебе он, возможно, скажет, фальшивка это или политика. И чего нам ждать.
Предложение было прямым и откровенным. Банкиры выбрали меня своим парламентарием.
– А ты разве не вхож? – спросил я одного из крупнейших в стране банкира.
– По делу – да, и то раз в год. Но ведь тут нужен дружеский разговор. Ну, когда он со мной доверительно говорил? Я же не вхожу в круг его друзей. Впрочем, ты же знаешь, к нашей братии он относится с осторожностью. У него в друзьях только один банкир, но он держится особняком.
– Почему именно я? – мой вопрос был резонен, ведь есть другие олигархи. Нефтяники, газовщики, например. Они ещё плотнее контактируют с президентом. Я-то вообще уже давно с ним не общался. Конечно, президент знает, что я не Олег, знает и про потерю памяти. О какой дружбе может идти речь? Но для Ярыгина это – тайна за семью печатями. Он не должен ни о чём даже подозревать.
– Потому что ты прямой и без подвоха, и президент это знает и ценит в тебе. Поэтому, если вопрос будет лишним, тебе он его простит, а другим – нет. Заподозрит, что против него что-то затевают.
Ярыгин, сам того не подозревая, правильно описал ситуацию. Сейчас я действительно предельно прям и без подвоха. Откуда подвох-то, если полки моей памяти пусты? Но так ли без подвоха
