в больницу являться». Саша ответил, как отрубил: «Хожу и буду ходить». Крыжову ничего не оставалось, как смириться.
Благодаря сильному молодому организму, а может, в какой-то мере и благодаря Сашиным визитам, здоровье Любы быстро шло на поправку. С воспалением легких, полученным после «крещения», удалось справиться быстро. Васильковская не отступилась от Любы. Узнав, что девушка снова в больнице, Васильковская сразу перевела ее в отделение, которым заведовала. Что касается шустрой Маруси, то неунывающая деваха выздоровела и уже успела прислать Любе два письма: приглашала подругу к себе в колхоз, передавала приветы «твоему симпатичному», подразумевая Сашу.
Люба радовалась каждому посещению Саши. Когда они были вдвоем, время текло незаметно. Болтали обо всем, что придет на ум. Люба рассказывала о себе, отце, матери. Саша жадно слушал… Всякий раз молодые люди неожиданно и с сожалением замечали, что часы свидания кончились, пора расставаться.
Так было и теперь — два часа в палате Любы пролетели, как несколько минут.
После долгого прощания, Саша, наконец, вышел в коридор. Тут его остановила женщина в белом халате. Саша сразу узнал ее — Васильковская. Вместе с каким-то инженером приходила за Любой в памятный день «крещения».
Она, оказывается, тоже знала Сашу.
— Погодите, молодой человек, — сказала Васильковская. — Мы должны побеседовать.
— Пожалуйста, — вежливо ответил он.
Ирина Григорьевна оглянулась. По коридору то и дело сновали люди. Ни стула, ни скамьи поблизости не было.
— Зайдемте сюда.
Вошли в пустой кабинет. Резко пахло лекарствами. В углу — медицинские весы, стены увешаны таблицами.
Калмыков обождал, пока женщина села, сел сам.
— Меня зовут Ирина Григорьевна…
— Да, я знаю, — ответил Саша. — Люба много говорила о вас…
— Ну, уж и много… — улыбнулась Васильковская. — Вот о вас — действительно вспоминает каждый день… Оказывается, вы довольно действенный лечебный фактор. — Усталые глаза Ирины Григорьевны потеплели, в них мелькнуло давнее воспоминание о своем, интимном. Саша покраснел. Заметив, Васильковская постаралась принять официальный вид.
— О Любе мне и надо с вами побеседовать. Надеюсь, вы ей поможете.
Саша взволновался:
— Что случилось? Почему она нуждается в помощи?
— Сейчас узнаете. Сперва — несколько вопросов. Вы — родственник Любы?
— Н-нет…
— Признаться… — Васильковская чуть улыбнулась, и Саша опять покраснел, — признаться, я об этом догадывалась. Но вы ее друг? Настоящий друг, да?
— Да! — твердо ответил Саша. — У меня нет человека, роднее ее.
…Большой мир, огромный мир — стра́ны, города… И в этом мире ты — один… И еще… бог…
…А потом приходит человек, становится тебе дороже всего на свете… Дороже бога?!. Нет, не надо об этом!..
— Я ей настоящий друг! — повторил Саша.
— По-моему, — задумчиво сказала Васильковская, — у Любы к вам точно такое же чувство. Я — женщина, а женщины подобные вещи замечают быстро, безошибочно. К тому же, я ее врач.
Саша сиял от счастья, слушая Ирину Григорьевну. Он смотрел на губы Васильковской, боясь потерять хоть слово.
— Еще один вопрос, последний… Или не последний, все равно. Вы давно знаете Любу?
— Давно! — решительно ответил Саша. Ему казалось, что он и Люба знакомы всю жизнь — такими близкими они стали. — Хотя… Простите, недавно, месяцев восемь.
— Ну, это и не мало… Она никогда не рассказывала вам о своих знакомствах, взглядах на жизнь, о том, что привело ее в больницу?
Калмыков насторожился. Инстинкт преследуемого, чужого среди чужих, неприятное чувство, которое возникло с первой минуты на советской земле и с тех пор не проходило, — это чувство холодом сжало сердце. Искоса глянул на Ирину Григорьевну. Ответил, как Грандаевский, вопросом на вопрос:
— В чем дело? Какое это имеет значение?
Сказав, поразился простой и неприятной мысли: почему все время приходится хитрить с людьми, желающими ему только добра, — с шофером, что вез в Григорьевку «к больной матери», с соседом по купе поезда, с Петром и Ксаной, теперь вот с Ириной Григорьевной, которая много сделала и делает для Любы, а, значит, для него. Он обманывает их, кривит душой… А с Крыжовым и прочими откровенен… Они — свои, единомышленники и единоверцы…
«Не надо, не надо об этом!» — в который раз мысленно повторил он. Прислушался к словам Ирины Григорьевны.
Васильковская не заметила встревоженного голоса Саши. Веско сказала:
— Значение — большое. Девушку похитили из нашей больницы, довели до нервного расстройства, чуть не убили.
Калмыков не ответил. Не мог сосредоточиться. Не мог, как следует, осознать сказанное Васильковской.
— Как это произошло? — в конце концов глухо произнес он. — Кто вам сообщил?
— По-настоящему, никто. Я обдумала все, что говорила Люба в бреду, что удалось узнать у нее урывками во время наших бесед… В первый раз Любу поставить на ноги не удалось, мы ее выписали, как хроника… неизлечимую.
— Знаю.
— Можете понять ее состояние тогда! Она еще не видела жизни, а думала, что жизнь кончена…
— И вот, — продолжала Васильковская после короткой паузы, — мы сделали непростительную ошибку: забыли о Любе. Школьные подруги однажды заглянули к ней, пообещали помочь наладить учебу и… больше не явились. Не наведались к ней из райкома комсомола, из больницы нашей… Осталась Люба одна, совсем одна…
По коридору кто-то прошел — быстрыми, уверенными шагами. Ирина Григорьевна подождала, пока шаги затихли.
— Вместо нас явились сектанты. Они читали «священные книги», рассказывали душеспасительные истории… О, они умеют влезть в душу! День за днем, капля за каплей отравляли сознание больной, из-за болезни неуравновешенной девушки. Недуг, тоска, постоянные нашептывания святош сделали свое дело…
— Позвольте! — не выдержал Калмыков. — Но!.. — Сразу спохватился, продолжал спокойнее. — Но ее можно понять. Медицина от нее отказалась, религия давала надежду. И не напрасно — Люба выздоровела.
Ирина Григорьевна чуть улыбнулась.
— Нам всегда хочется оправдать близкого человека… Послушайте дальше — как «отказалась» от нее медицина и как «выздоровела» Люба. Один новосибирский врач предложил новый метод лечения болезни, которой страдает Люба. Мы сразу вспомнили о Кравченко, взяли ее к себе. Месяца через два она уже делала первые шаги по палате. Но произошло отвратительное и неожиданное. Тетка ее стала требовать девушку домой. Мы отказались — пока не кончится лечение. Однажды под вечер приехали на машине и попросту увезли Любу, прямо в больничной одежде… Знаете, зачем? Трудно поверить, но это так, мне стало ясно из ее рассказа. Сектанты инсценировали ее «выздоровление» во время одного из их молений…
Теперь, много месяцев спустя, понял Саша значение ухмылок и недоговорочек Крыжова в рассказе о будущем «сестры Любы».
— Мы разыскали Кравченко, — продолжала Ирина Григорьевна, — но она отказалась ехать с нами… А к вечеру того же дня очутилась на больничной койке.
— Простыла, — сказал Саша и вспомнил, как искренне, пламенно верил, что «крещение» Любе поможет.
— Как врач, я утверждаю, что если бы Любу
