что его семья что-то недоговаривала. Однажды Лорена рассказала ему все. Тогда-то Стефано и узнал, что у него было четверо братьев и сестер, но их забрали из-за обвинений в жестоком обращении, которого на самом деле не было. С тех пор они вспоминали Веронику, Пьетро, Федерико и Аврору в молитвах перед сном. Стефано не мог понять, почему его братья и сестры не хотят возвращаться к своим родителям, почему они отказываются встречаться с ним или наладить отношения.
– Мои родители неспособны причинить кому-либо боль, – сказал он мне по-итальянски с сильным трансальпийским акцентом. – Я знаю, что они воспитывали моих братьев и сестер так же, как и меня. Думаю, что когда-нибудь именно мне придется снова познакомить их с мамой.
Тем временем некоторые из французских друзей Стефано поискали его имя в интернете и нашли несколько статей с роковым словом «педофилия». Юноше пришлось рассказать им свою странную историю. Лорена старалась не говорить об этом, чтобы это дело не повлияло на ее сына – предпочитала держать свои воспоминания при себе, делясь мыслями лишь с мужем или близкими родственниками. Однако в 2013 году Дельфино, «хороший отец, который никогда не кричал» на Стефано, умер от сердечного приступа. Лорена и Стефано почувствовали себя еще более одинокими. Юноша сильнее прежнего хотел поддержать мать, поэтому начал ходить с ней на публичные мероприятия, связанные с делами ее детей.
Стефано рос в Салерне, а его братья и сестры были разбросаны по разным семьям и прошли через тяжелый и болезненный кошмар, навсегда изменивший их жизни.
Я не мог понять глубокой жестокости, стоящей за решением социальных работников разлучить братьев и сестер. Спустя время я нашел отчет суда по делам несовершеннолетних в Болонье, в котором содержались заявления доктора Донати и ее коллеги Анны Марии Джемелли. Доктор Донати рекомендовала разлучить четверых детей Ковецци, утверждая, что найти приемную семью, которая сможет позаботиться о них всех и «поддерживать высокий уровень защиты», практически невозможно. В частности, в связи со внезапным изъятием детей, о которых у них не было «никакой информации». С самого начала доктор Донати предположила, что Лорена и Дельфино действительно преступники. Однако главной причиной разделения было то, что доктор Донати и ее коллеги хотели, чтобы дети оставались порознь, «потому что очевидно… что семья или сообщество, которые берут на себя (только) одного [ребенка], уделяют ему другое количество внимания и более способны считать необходимые сигналы по сравнению с одной [семьей], которая возьмет на себя четверых… так что это обдуманный выбор, основанный на нашем опыте… Впоследствии оказалось, что выбор был сделан правильно». Изоляция каждого из детей от родителей, братьев и сестер позволила доктору Донати и ее коллегам лучше их изучить. По ее словам, казалось, что никто из них не горел желанием возвращаться домой. С того момента, как детей забрали из комнаты ожидания полицейского участка Мирандолы, создавалось впечатление, что в новых семьях все они почувствовали облегчение. Казалось, они не хотели снова видеть своих братьев и сестер – и уж тем более родителей.
Доктор Донати, доктор Джемелли и социальная работница Мария Тереза Мамбрини установили интенсивный график встреч с детьми. На протяжении четырех месяцев никто из них не обвинял родителей в чем бы то ни было, никто не говорил о каких-либо серьезных или травматичных воспоминаниях из родного дома. Но врачи настаивали. В отчете Болонского суда по делам несовершеннолетних доктор Джемелли пояснила, какие слова они использовали, чтобы убедить детей Ковецци рассказать все о своих родителях.
– Разговаривать с судьей – это то же самое, что рассказать маме и папе, как тебе больно. Заставь их понять, насколько тебе больно, а если твои родители поймут это, возможно, они поймут и тебя. И, возможно, изменятся.
Затем, в марте 1999 года, после одного из приемов доктор Донати подошла к приемному отцу Вероники.
– Доктор Донати отвела меня в сторону и рассказала, что Веронике очень больно и, по ее мнению, девочка вот-вот нам все расскажет. На самом деле, когда мы ехали домой, я заметил, что Вероника и правда очень напряжена и вот-вот заплачет.
Так, один за другим, дети заговорили. Их показания были сняты на видео для предварительного расследования, но, если выстроить их вместе, все казалось не описанием одних и тех же событий, а набором расплывчатых и противоречивых историй.
Вероника любила своих дядей, говорила, что хорошо с ними ладила. Но затем она обвинила их в том, что они возили ее в сельскую местность, завязывали ей глаза и металлическим объектом делали с ней что-то «там, внизу».
– Мои дяди развязали мне руки, разрешили одеться и снова посадили в машину.
– А ты была на кладбище? – спросил судья Цирольди.
– Да! Ходили туда повидаться с родственниками, – Вероника ответила так, будто это самая нормальная ситуация в мире.
– Вы ездили туда в странное время?
– Можете повторить вопрос?
– Вы были там, когда оно было закрыто?
– Нет. Я ездила туда с бабушкой, или тетей, или с кузенами, всегда где-то в 11:30 или 12 дня.
– То есть ночью вы там не были?
– Нет.
Это противоречило всему, что рассказывали другие дети и ее двоюродная сестра Кристина насчет ночных ритуалов. Но вскоре после этого воспоминания начали возвращаться и к Веронике. Да, она тоже была на кладбище поздно ночью. А еще они проводили Черные Мессы посреди белого дня, «где-то в 4:30 или 5 вечера», сразу после школы.
Вероника была пухленькой девочкой с вьющимися волосами и хрипловатым голосом. Приятная, приветливая, вежливая и общительная. Она была готова сотрудничать и предоставить следователям всю информацию, которую только могла вспомнить. Хотя Пьетро был похож на нее внешне, ведь они оба были точной копией Дельфино, характер у него был совсем другой. Возможно, сказывалась разница в возрасте в 2 года. Когда мальчик говорил, он казался то скучающим, то рассеянным, то хихикал, то жевал жвачку. У меня сложилось отчетливое впечатление, что мальчик проверял, как далеко он сможет зайти, прежде чем доктор Рочча и судья Цирольди перестанут ему верить. Как будто встреча, которая должна была определить судьбу всей семьи мальчика, была для него просто игрой.
– Дядя Эмидио выключил свет и нарядился черным дьяволом. У него вытекала кровь вот отсюда, – Пьетро указал на уголок своего рта. – Знаете, как та штука, которая продается в магазинах. Это красный маркер. Затем он вставлял свои зубные протезы… Он говорил, что вырвет наши сердца и глаза.
– Когда ты понял, что это он? – спросила пораженная доктор Рочча.
– Я снял его маску, тогда и понял.
На следующий
