включилась сама. Рядом никого не было.
На этот раз я выдернула шнур из розетки.
Просто для уверенности.
В этом мотеле была двуспальная кровать. Я никогда ни с кем её не делила. Пока не появился Генри.
А теперь нас трое.
Волшебное число.
Мальчик забрался первым, прополз на четвереньках по верху. Он, кажется, не доверяет мягкости матраса, будто боится, что плот вот-вот перевернётся.
— Всё в порядке. Устраивайся…
…как дома.
— …поудобнее.
— Завтра мы тебя оставим в покое, — шепчет Генри мне через голову мальчика. Тот прижался к его груди.
Просто взгляни на них, — думаю я. Как хорошо их тела подходят друг другу, будто этого мальчика вылепили из самого Генри.
— Куда ты собираешься?
— На лодку, полагаю.
— После того как сходишь в полицию?
Генри замолкает. — Верно.
Я делаю вид, что верю ему. — На лодке мальчику не место. Можешь остаться здесь.
— Уверена?
— У тебя есть вариант получше?
— Ну, это не отель Four Seasons…
— Осторожнее… Начну брать с тебя постояльца, если будешь неаккуратен.
— Лучше, чем почасово.
Он такой… добродушный. Такой… счастливый. Генри вернул сына. Теперь он может играть в семью. От этой мысли у меня пробегает холодок по спине.
— Нам всем нужно отдохнуть. — Я выскальзываю из-под одеяла. Посижу в гостиной, пока Генри не отключится, а потом мы сбежим. — Вам двоим кровать. Я лягу на пол.
Рука Генри находит мою, протягивается через мальчика и сжимает её.
— Останься.
— Генри…
— Пожалуйста?
Его нужность выбивает меня из колеи. Она кажется такой искренней. Настоящей. Он выглядит измождённым. Я знаю, что это всего лишь тени, нависшие над его глазами, но кажется, будто они провалились в глазницы.
— Ты в порядке? — шепчу я.
Зачем? Непонятно. Ведь мальчик нас слышит. Он не спит, устроился между нашими телами. Надеюсь, скоро отключится. Пусть взрослые поговорят, пока он спит.
— Практически на нуле, — говорит он.
— Отдохни.
Мы с Генри смотрим друг на друга, наши лица в дюймах друг от друга. Дыхание между нами шевелит волосы мальчика, трогает его кудри.
— Хочешь поговорить о… — Я опускаю взгляд. Мальчик смотрит на меня. Его карие глаза теперь кажутся янтарными. В них слабый свет. Золотые искорки. Он понимает, о чём мы говорим?
Почему он молчит? Что с ним не так?
— Утром, ладно?
Я не могу отпустить это. Знаю, что лучше не будить лихо, но не могу сдержаться. Если бы он просто очнулся, может, нам и не пришлось бы бежать.
— Люди начнут рыскать вокруг. Тебе нужно опередить сплетни. Дать всем знать, что он…
— Завтра.
Генри сдерживает кашель. В его голосе появилась хрипотца. Звучит, как наждачная бумага. Должно быть, скоро его тело рухнет, адреналин сгорит дотла.
— Спокойной ночи, — шепчет Генри мальчику, целуя его белокурый макушку. — Сладких снов…
…и пусть клопы не кусаются.
Мальчик поворачивается, утыкается лицом в изгиб шеи Генри. Они выглядят так мирно вместе. Этот ребёнок совсем не боится Генри. Он хочет быть здесь, прижавшись к своему похитителю.
Через несколько минут он поднимает взгляд из-под руки Генри и смотрит на меня. Не могу избавиться от мысли, что этот ребёнок оценивает меня, пытается понять, кто, чёрт возьми, я такая.
Откуда ты взялась, тётка? Наверное, он сейчас думает. Ты не моя мама…
Мне стоит что-то сказать.
— Можно закрыть глазки, солнышко. Ты в безопасности, обещаю.
Я до сих пор не могу привыкнуть к тому, как он похож на Скайлера в прогнозируемом возрасте. Представляю, как ускоренная съёмка последних пяти лет его жизни показывает, как он растёт. Начинается с чёрно-белой фотографии младенца, затем годы пролетают, один, два, три, сжигая возрасты четыре и пять, пока не достигает шести лет — этого долговязого ребёнка передо мной. Он такой хрупкий, как новорождённый. Когда Кендре было столько, я не могла заставить её посидеть спокойно пять минут.
Я чувствую, как против воли начинаю отключаться. Усталость тянет мои веки вниз. Я готова отпустить себя, просто позволить себе погрузиться и уснуть.
