кивала и улыбалась. Тут, к счастью, к преподобному Судзуки подошла пожилая пара, и у меня отпала необходимость разыгрывать этот спектакль.
Проповедь, в которой преподобный Судзуки толковал о прощении, меня не убедила, а вот хор душу задел. Хористов было человек десять, не больше: японцы, хакудзины и одна чернокожая. Хаммер стоял в заднем ряду и, надо сказать, выглядел довольно нелепо. Но держался, как подобает, и шевелил губами вместе со всеми. Они пели гимн, который я как-то уже слыхала, “Утихни, душа моя”:
Когда досада, горе и страх уйдут, все печали забудутся, чистая радость любви вернется,
Утихни, душа моя: слезы и тревоги останутся в прошлом, мы в благости свидимся наконец.
Солист-хакудзин затянул припев, и у меня пролились накопившиеся в уголках глаз слезы. Я смахнула их пальцами. Что такое со мной происходит?
Под конец преподобный Судзуки благословил собравшихся и прошествовал по проходу, чтобы встать у двери и с каждым проститься. Разговаривать с ним больше не хотелось, но, однако, пришлось, раз уж я решила уйти.
– Надеюсь, мы еще увидимся, мисс Ито. И передайте мои наилучшие пожелания вашим родителям.
Он накрыл наши сплетенные руки своей левой ладонью, словно закрепляя некое обещание. Но я совсем не намерена была что-нибудь ему обещать.
По моим часам, была уже половина первого, самое подходящее время, чтобы поспешить к Нэнси в “Польский треугольник”. Я двинулась по направлению к Кларк-стрит, чтобы сесть на автобус, и тут позади меня послышался топот. Хаммер, с Библией в руке, нагнал меня.
– Ну, и что скажешь? – спросил он.
– Про церковь? Да все хорошо. И мне очень понравилось, как вы пели. Я даже всплакнула.
Хаммер вроде как растрогался и заморгал чаще. Пойти ему петь в хор, сказал он, было идеей преподобного Судзуки. Я хмыкнула, вспомнив, как именно Хаммер припечатал его после похорон, дескать, “священник испортил все дело”.
Но, может, то, что Хаммер сейчас тут рядом, – это знак? Когда у меня еще будет такая возможность? Я схватилась за проповедь.
– А ты помнишь, Хаммер, что преподобный Судзуки сегодня говорил о прощении? “Покайся, и твои грехи будут смыты начисто”.
Хаммер крепче вцепился в Библию. По моему тону он понял, что я собралась вовлечь его в серьезный разговор. Мы остановились у какого-то здания напротив больницы Хенротин.
– Скажи, ты знаешь, где Роза сделала аборт?
Хаммер вздрогнул так, будто слово его оцарапало.
– Зачем? Зачем тебе знать про такое? – Его голос прозвучал грубо, совсем как у прежнего Хаммера. – Ты что, хочешь пойти в полицию?
“Да я уж пыталась”, – подумала я про себя, а вслух сказала:
– Нет, нет. Мне просто нужно все знать, Хаммер. Для тебя, может, смысла в этом нет, но я не угомонюсь, пока до мелочей не выясню все, что случилось с Розой в Чикаго.
Хаммер глубоко вздохнул.
– На Стейт-стрит, неподалеку от парфюмерного “Маршалл Филдс”, есть кабинет врача. Его зовут Томас Макграт. Он принимает роды, но по воскресеньям у него еще и такой приработок.
“Приработок”. Надо ж такое сказать. Какая гадость.
– Я узнал про него от шофера, который его возит, тот завсегдатай “Алохи”.
Мы снова пошли по улице, но Хаммер замедлил шаг, увидев, что нам навстречу семенит группка нисеек из моего дома. Он подождал, пока они пройдут мимо, и только потом продолжил.
– Роза была в таком отчаянии, что я пообещал ей помочь. Хотя бы тем, что кого-нибудь подыщу.
– Как ты думаешь, этот доктор Макграт, он знает свое дело?
– Что ты имеешь в виду?
– Роза после того истекала кровью.
Физиономия Хаммера перекосилась страданием.
– Да я с самого начала боялся, что оно так и будет. Я сказал Розе, чтобы она этого не делала. Я сказал, что мы можем пожениться, ну, хотя бы на какое-то время. – Я чуть не ахнула: это был неожиданный поворот. – Но она только посмеялась. Не надо мной, нет. Спасибо, Хаммер, сказала она, только я должна решить это по-своему.
Мы дошли уже до Кларк-стрит, но тут Хаммер остановился.
– Я сейчас стараюсь держаться подальше отсюда.
– С чего так? – удивилась я, обмахиваясь церковным бюллетенем.
– Не могу обсуждать это с тобой. – Голос Хаммера понизился на октаву.
– Это связано с “Алохой”?
– Нет-нет.
– А как насчет Манджу? Ты с ним больше не видишься?
– Тропико, перестань. Поверь мне, есть вещи, о которых лучше не говорить.
Личина демона-о́ни вернулась на физиономию Хаммера, только теперь на ней пропечаталось не страдание, а скорее страх.
Я простилась и оставила его на углу, но, пройдя с половину квартала, обернулась – и удивилась, заметив, что он все еще там, стоит, не в силах решить, куда же ему шагать дальше.
Глава 21
От “Кларк и Дивижн” на автобусе до “Польского треугольника” добраться было легко, прямиком две мили на запад. Автобус пришел не очень забитый, мне удалось найти свободное место. Я все еще была под впечатлением от разговора с Хаммером. Как только мы с ним расстались, я сразу, чтобы не забыть, записала имя доктора Томаса Макграта в блокнот. Я решила, что сегодня же, после того как уйду от Нэнси, нанесу доктору визит. Если, конечно, меня к нему впустят, что сомнительно, потому что, определенно, деятельность его незаконна. Но, по крайней мере, этот визит даст мне некоторое представление о том, что он за врач.
Выйдя на остановке “Польский треугольник”, я постаралась немного приободриться. К счастью, район оказался яркий и оживленный, с большим фонтаном на площади и красными маркизами над витринами магазинов. Впечатлили и грандиозные церкви, каждая с двумя шпилями и колоннадой, как на фотографиях Верховного суда. Следуя указаниям Нэнси, я нашла двухэтажное здание с балконом, выходящим на улицу. Войдя в калитку, поднялась по лестнице, но, прежде чем я успела позвонить, входная дверь распахнулась. Опустив глаза, я увидела девочку лет девяти, с волнистыми светлыми волосами и лукавой, как у Нэнси, улыбкой.
– Привет! Я Аки. Я с Нэнси работаю.
Не тратя слов зря, девочка распахнула дверь и впустила меня.
Дом был полон народу – лысоватых мужчин в подтяжках и рубашках с короткими рукавами, женщин в фартуках, перебегающих из кухни в гостиную с дымящимися тарелками, тощих подростков с ужасной кожей. Все они были хакудзины, и некоторые при виде меня замирали, приглядываясь. Я пробиралась по дому, окутанная запахами крахмалистой картошки, свежего укропа и острого уксуса.
– Аки, ты пришла!
Нэнси, в платье цвета календулы, который очень шел к ее глазам, мигом сняла меня на свой дешевенький “Кодак-Брауни”, я даже в зеркальце поглядеться не
