заглянул на кухню, в ванную, потом в гостиную и, наконец, в маленькую спальню, где расположилась Яна. Он увидел, что девушка дремлет, свернувшись калачиком на кровати, и сердце его сжалось от страха, что на месте пропавшей могла быть Яна или любая другая женщина. Сергей сделал шаг к кровати, присел на краешек и, погладив Яну по спине, почувствовал, как она зашевелилась.
— Привет, — пробормотала девушка. — Сколько времени?
— Привет. Почти два ночи.
— Я там ужин тебе оставила, не буди меня, пожалуйста. И если можешь, поспи в гостиной, что-то я расклеилась. Простыла, видимо.
Сергей покивал, тихонько встал и, сбросив в коридоре ботинки, прямо в джинсах и футболке упал на диван. Тяжёлый сон Погорелова прострочил громкий звонок, Сергей еле разлепил веки и, нащупав на тумбочке телефон, прохрипел:
— Слушаю.
— Серёга, прости что ночью. Но мне всё покоя не давало, что вы ко мне приехали. Наверное, не просто так. Я всё кумекал, отчего чек этот у меня. Серёга, я вспомнил, мне ж тогда наш ветврач прокладки покупал, я приболел, а он в ту сторону катался на моей тачке. Я ему позвонил, он подтвердил, что катался. Вот ведь.
Погорелов подскочил на диване, больно ударился мизинцем о ножку близко стоящего шкафа и переспросил:
— Вы ему ночью, что ли, звонили?
— Так он вне доступа был долго. Потом прочухал, что я ему набирал, и перезвонил. Он всегда звонит, мало ли со скотиной что.
— А у него у самого машина есть?
— Ну почти как моя, только цветом чуть темнее. Он утром обещал ко мне заскочить: козам надо прививки ставить.
Попрощавшись с фермером, Погорелов снова сел на диван, но почувствовал тяжёлый комок голода, ворочающийся в желудке, широко зевнул и поплёлся на кухню есть холодный ужин.
* * *
Дождь скрёбся во все окна, ветер в бессильной попытке оторвать фрамугу бесконечно лупил невидимыми кулаками по пластиковым рамам и в неистовстве рвал с близко стоящих деревьев рыжую листву. Глаша стояла, прислонившись лбом к холоду стекла, смотрела, как из чашки, стоящей на подоконнике, поднимается пар и ложится на прозрачную вертикальную поверхность, вырисовывая забавные сюжеты.
— Что, Польская, на кофейной гуще гадаешь, когда заявление на увольнение писать? — послышался дребезжащий голос Визгликова.
— Нет. Я думаю.
— А! Ну тогда ой, — поднял ладони перед собой Стас. — Если Глаша думает, то нужно соблюдать тишину. Я надеюсь, ты какие-то вопросы мирового масштаба пытаешься решить?
— Нет. Я не могу понять, с какой стороны подцепить это дело с Яной и прочими участниками. Мы с Тёмой уже раскопали не одно бумажное кладбище архива, но до сих пор сведения разрозненные и нет стройности. Это как с тем фондом, «Штопая сердца», ничего конкретного. Зацепиться не за что.
Из темноты коридора на свет вдруг выступил Айсбергов, он, держась за левую сторону груди, глянул на Визгликова и шумно выдохнул:
— Что случилось? — нахмурился Стас.
— Щемит. Неделю щемит, после гриппа этого проклятого. Не страшно, пройдёт, — вытер мелкий бисер пота со лба мужчина. — Как по лестнице поднимусь, так и щемит.
— А чего вы на работу-то выперлись? Надо было дома сидеть, — сказал Стас.
— Так вот я и пришёл спроситься уйти, что-то хреново мне совсем.
— Я-то чем могу, вы вроде не под моим началом, — Стас махнул рукой. — Хотя идите, я сам всем сообщу, точнее, я Лисицыной скажу, а она уже знает, что делать с этой информацией, — Стас резко выдохнул и полез в карман за телефоном. — Слушаю, Визгликов. Погоди, не части. Кто это? — Стас вдруг нахмурился, стиснул трубку и замолчал. — Понял.
— Что случилось? — бросила Глаша вслед стремительно уходящему Визгликову.
Её вопрос просто растворился в тишине коридора, но вскоре вновь послышалась быстрая поступь Стаса и он, глянув на Польскую, сказал:
— Поехали. Латунин при смерти. Дай ключи, я поведу.
Быстро погрузившись в машину, Стас резко выдавил педаль газа и, набрав Погорелова, поставил телефон на громкую связь.
— Серёга, ты где?
— Еду, — послышался сонный голос Погорелова.
— Куда? — выматерился Визгликов. — В страну дураков? Выплыви, наконец, из своей любовной горячки и быстро в управление. Латунин при смерти, мы с Польской поехали к нему.
— Опять меня наколоть хочешь? — зевнул в трубку Погорелов. — Стас, я не просто так проспал, мне ночью звонил фермер. Он сказал, что его машиной пользовался ветврач, и он ему покупал прокладку.
— Заткнись, — зашипел Визгликов. — Просто, не просто, а ты совсем без головы стал. Если он тебе ночью звонил, значит, нужно было мне позвонить. Сразу.
— Стас, не кипятись.
— Я не чайник, чтобы кипятиться. Ты понимаешь, что у нас девушка пропала? Или ты совсем без башки? Если на его машине ездил ветеринар, то его тоже нужно проверять.
— Я уже с самого утра этим занимаюсь, — выдохнул Погорелов. — Он к нашему загипсованному товарищу прямо с утра должен подъехать. Мы сейчас с Архаровым туда мчим, — солгал насчёт последнего Погорелов и, положив трубку, потянулся на кровати, разминая затёкшее тело.
В квартире было так же тихо, как вчера вечером, и Сергей, поднявшись с дивана и потирая сонное лицо, пошёл в сторону комнаты, где спала Яна. Но, к его удивлению, там было пусто и не было ни одной Яниной вещи. Быстро обойдя всю квартиру, Погорелов набрал номер телефона девушки и, пока слушал механическое: «Абонент вне зоны действия сети», нашёл записку на кухне: «Привет. Спасибо за всё. Вернулся мой парень, мы улетели отдыхать. Он сможет обо мне позаботиться. Я звонила вашей начальнице, она сказала, что нет никаких препятствий для того, чтобы я уехала. Ещё раз спасибо». Погорелов несколько секунд стоял в некотором ступоре, потом медленно положил записку на стол и долго смотрел на экран телефона, где мерцало имя фермера, показывая входящий звонок.
— Слушаю, — глухо сказал Сергей.
— Что-то не так. Ты, или вы… Короче, — частил словами фермер, — после вчерашнего-то разговора и вот как ночью я тебе звонил, жена-то моя не вернулась. Я ночью проснулся, когда тебя набирал, думал, что она спит в гостиной, посмотрел — нет её. Потом я подумал, что у подруги осталась, она редко, но так делала, но всегда предупреждала. А сегодня прям с ранья начал всех обзванивать, и она, куда собиралась, никуда не доехала. Нет, только недалече от нас есть ферма небольшая с цветами, она всё хотела какие-то гладиолусы, так вот туда заехала, а потом всё.
Погорелов стоял, уперев взгляд в записку, его сердце покрывалось тонкой пепельной корочкой, а мозг отказывался пропускать внутрь чужую беду, ведь внутри Сергея сейчас жила, росла и топорщила острые края его боль.
— Ещё раз, —
