унижений, отдавались теперь эхом у него в голове. Голоса, оживавшие, когда его запирали в чулане.
Готовый вырваться наружу крик застрял в горле, Фредерик вцепился в пластиковую ручку канистры, стоявшей на земле у его левой ноги. Там оставалось литра четыре бензина, который он воровал из баков запаркованных на неохраняемых стоянках автомобилей и потом переливал в канистру позади пристроенного к дому сарайчика. В тот момент, когда полицейские бросились бежать, он рванул к выходу из сада в сторону поля и речки.
– Открывай подвал! – прорычал черноволосый полицейский, обращаясь к своему напарнику.
– Стоять! Полиция! – крикнул он через мгновение в спину убегавшему подростку.
Фредерику послышался крик Лукаса, туго сдавленный леской. Ему вспомнились вытаращенные глаза мальчишки, размахивающего руками в поисках точки опоры.
Фредерик остановился. Канистра мешала ему, он не мог набрать нужную скорость, и тут до него дошло, зачем он забрал ее с собой. Он задумчиво посмотрел на бежавшего к нему полицейского. Тот на секунду замедлил бег, словно пытаясь предугадать действия подростка, и вскинул руку:
– Стоять!
Фредерик улыбнулся, укрепившись в своем решении, откинул крышку с горловины канистры, поднял канистру и перевернул ее у себя над головой. Когда холодная вонючая жидкость полилась на волосы, лицо и куртку, он испытал полнейший шок. Однако воспринял это как должное, как нечто само собой разумеющееся в данной ситуации, как необходимое условие личного решения. Сквозь влажную пелену он увидел побелевшее лицо полицейского, который что-то кричал ему. Руки сами собой нащупали в кармане зажигалку, и в последний душный миг перед тем, как он зажег ее и мир вокруг исчез, к нему вернулось ощущение всемогущества: правды им никогда не узнать.
Пятница, 12 января
58
За больничными окнами шумел очистившийся от грязи и скверны мир. Погода в это время года совершенно непредсказуема, и никто не мог предположить, что двухдневный дождь напрочь смоет огромные замызганные сугробы и заставит городские ливневки работать на полную мощь, чтобы справиться с настоящим потопом. На ближней к двери койке Сисель Симонсен смущенно улыбалась вошедшему. Трокич придвинул стоявший у стены стул к постели.
– Ну как тебе здесь, хорошо?
– Да, все в порядке. Правда вот только дамские журналы приходится читать. Надеялась, разрешат над дипломом поработать, но они об этом и слышать не захотели.
Соседняя койка сейчас пустовала, но край одеяла был чуть откинут.
– Я в посторонней помощи не нуждаюсь, – Сисель кивнула в ее сторону, – а вот моя подружка по палате наглоталась на работе какого-то ядовитого газа и спалила бронхи. Так она все равно курить выходит, представляешь? Ей врачи какой-то пластырь рекомендовали, но ей сигареты подавай, хотя курить ей, по идее, ужасно больно.
– Как жаль, что мы этот подвал не нашли, когда в первый раз у тебя были, – вздохнул Трокич. – Всего этого можно было бы избежать.
– Не бери в голову… Врачи говорят, меня завтра выпишут. Но, думаю, диплом буду дописывать у себя дома, ну его к черту, этот Морслет. А что с Фредериком Риисе?
– Его перевели в ожоговый центр, состояние стабильное. Он выжил, а если ему еще немного повезет, последствия его поступка на внешности почти не скажутся.
– Я в газетах читала, что ты его в речку бросил.
– Да, но сначала куртку свою на него накинул, чтобы пламя сбить. А холодная вода ожоги смягчила, вот он и отделался довольно легко.
– И что с ним будет?
– Если исходить из возраста, органы соцзащиты и опеки им займутся. Они и решат, как с ним поступить. Думаю, предпишут психиатрическое лечение, ну и какие-то другие меры воспитательного плана предпримут. И конечно, из дома его заберут.
– А что с матерью?
– Йонна в КПЗ. Полицейские обнаружили в ее компьютере достаточно материала, чтобы засадить ее надолго.
Сисель потрясенно покачала головой:
– Господи, сколько же детям пережить довелось. Какое унижение, какой стыд!
– Старший, Матиас, раскололся, когда мы его с этими материалами ознакомили, – продолжил Трокич. – Рассказал, что все это продолжалось много лет. Тотальное насилие над всеми детьми. К ним приходил какой-то мужик, а потом она эти картинки в Интернете продавала. В точности так же, как и ее родители ее фотографиями торговали. На них на всех эта жесть сказалась, но, по словам Матиаса, больше всего на Фредерике.
Трокич умолк, и в палате стало тихо-тихо. Ему вспомнился шок на лицах коллег, когда он сообщил им жуткие подробности. Как смятение и ужас сменялись недоверием. Столько цинизма в таком юном возрасте – нет, для них это было непостижимо. Но Трокичу все же удалось на миг заглянуть в душу подростка, увидеть его бессилие, его опустошенность, его боль и понять, что такое могло случиться, все эти издевательства могли довести парня до полного морального разложения.
Когда рассказывал историю семьи Риисе родителям Лукаса, он понимал: это совсем не те слова, что они ждали и хотели услышать. Перед ними открылось новое преступление, и они стали участниками еще одной страшной трагедии. И полились новые слезы, но в конце концов пришло горестное принятие случившегося.
Город со временем залечит свои раны, но вопросы останутся. А ему уже никогда не узнать, действительно ли Лукас упал на каменной лесенке перед домом, – но это не так уж и важно.
– Давай сходим куда-нибудь пообедать, когда меня выпишут? Хочется как-то выдохнуть после всех этих кошмаров, – прервала молчание Сисель.
Трокич посмотрел в ее милое бледное лицо. Она ему, конечно, нравилась. Но, как всегда, в дело вмешивалась его работа. Ведь Сисель стала действующим лицом в истории с Лукасом, и пережитый в горящем подвале ужас еще долго будет ее преследовать. А ему хотелось отстраниться от всего этого, он чувствовал себя совершенно разбитым. А может, просто требовалось время, чтобы разобраться с загадочным появлением Синки в Сербии? Или он опять привычно ищет отговорки? Он понял, что слишком затянул паузу, хотя его молчание и было ответом.
– Думаешь, стоит?
Сисель долго смотрела в потолок и наконец улыбнулась:
– Не знаю. Но почему не попробовать?
Трокич поглядел в окно. Город казался свежевымытым, крыши домов снова сделались разного, каждая своего, цвета, погода установилась сухая, воздух прогрелся до комфортных пяти градусов. Он поднялся и вернул стул к стене.
– Ладно… посмотрим. Может быть, когда-нибудь.
Развернулся на каблуках и вышел из палаты.
Примечания
1
Композиция «Morgenstern» немецкой метал-группы Rammstein. – Здесь и далее примечания переводчика.
2
Плюрагротта (дат. Pluragrotta) – пещера в коммуне Рана
