боялся, что дневник попадет к нам или нашим союзникам и за свои деяния нацист Лебер может получить тюрьму или даже виселицу.
— Но мог быть еще один вариант, противоположный, — вмешался в разговор Балезин. — Вариант фон Брауна и работа в Америке. Вернер фон Браун тоже был членом национал-социалистской партии. Но его не тронули. Более того, он благополучно проживает в Соединенных Штатах и продолжает заниматься ракетами.
— Все верно, — согласился Доброгоров. — Наши союзники, теперь уже противники, умеют ценить мозги.
Костров налил еще по стопке.
— Олег Николаевич, ты рад, что твой учитель обрел честное имя? — спросил Доброгорова.
— Рад — не то слово. Я верил, что Константин Юрьевич Каретин не способен на предательство. Я начинал работать под его руководством. Могу сказать только хорошее. И арест он перенес достойно.
— Я видел его дело. Ни на кого из своих работников он показаний не дал, — сказал Костров. — В том числе и на руководителя Остехбюро Бекаури.
— Бекаури для нас легендарная личность, — Доброгоров разлил водку. — Прошу помянуть…
Когда выпили, руководитель отдела № 250 сказал:
— Как ни странно, честное имя Каретин обрел благодаря Леберу, который со своим отрядом пытался захватить "Пигмея". В дневнике Лебер записал, что русские защищали лодку до последнего. Он предлагал Каретину сдаться, обещал жизнь, но Константин Юрьевич отверг предложение. Все они погибли, и Лебер, видимо, помня, чья кровь течет в его жилах, приказал похоронить Каретина не в общей могиле, а на городском кладбище в Феодосии.
— Надо будет ее найти, — сказал Костров.
— Этим займутся его дети: Антон, доцент пединститута и Марина, моя сотрудница. Очень рад за Марину. Она читала перевод дневника Лебера, узнала правду об отце и сейчас летает, словно на крыльях.
Костер потрескивал. Начальник Управления КГБ регулярно подкладывал сучья.
— Что-то ты, Алексей Дмитриевич, сидишь какой-то невеселый, — обратился он к своему фронтовому товарищу.
— Да разбередил мне рану этот "Краснолобов", — тяжело вздохнул Балезин. — Я ведь хорошо помню настоящего Краснолобова, нашего ВВ, как мы его называли. Хирург от Бога! Худощавый, но с сильными руками и всегда в круговых очках. Часто, бывало, достанет пулю или осколок, держит пинцетом и говорит: "Что же ты наделала, сволочь такая!" Не знаю, как вы, но я за упокой нашего ВВ выпью. — Балезин взял в руки бутылку. — Будете?
Разговорить Балезина получилось. Теперь он сам стал задавать вопросы:
— Мнимый Краснолобов дает показания?
— При мне играл в молчанку, — пояснил Костров. — Мы с помощью минских товарищей подняли архивы по Борисовской разведшколе и выяснили, что, скорее всего, настоящее имя Краснолобова Владимир Энгель. И тем не менее он продолжает молчать.
— Кстати, — оживился Балезин, — я видел фотографии из архива. На одной из них некто Пауль Ройтман, тоже наставник курсантов-диверсантов из Борисовской. Так вот, он мне очень напоминает одного человека по имени Неслунд. Неслунд был связан с делом Франца Отмана, одного из владельцев фирмы "Отман и Стоун". Неслунд присматривал за Отманом со стороны гестапо и был связан с его убийством.
— Ты рассказывал, — вспомнил Костров. — И, если мне память не изменяет, Ольга Сергеевна…
— Моя супруга Ольга Сергеевна племянница Франца Отмана. Э-э-эх…
— Что вздыхаешь?
— Еще одна такая рыбалка с ночными посиделками и моя дорогая Ольга Сергеевна не пустит меня на порог.
Костров рассмеялся, но Балезин был серьезен:
— Что дальше будет с Красно лобовым?
— Это уже решит Москва. Тут дело серьезное, — Костров закурил, — и я, говоря по-футбольному, почти вне игры.
Посидели, помолчали. Костер почти догорал, искры яркой змейкой устремлялись вверх.
— Ну что, ребята, по последней на посошок? — Костров разлил оставшуюся водку и вопрошающе оглядел лица Балезина и Доброгорова. — За что?
Алексей Дмитриевич Балезин, полковник КГБ в отставке, на правах старшего предложил:
— За наши советские мини-субмарины![1]
— Сергей Никитич, простите мне кощунственные слова, но вам, как шахматисту, бюллетень идет на пользу, — Михаил Григорьевич Вольский с грустным видом положил на доску короля, что означало сдачу партии, и объявил. — Два — ноль в вашу пользу.
— Спасибо за откровенность, — усмехнулся Сергей, — но я предпочел бы обратное: работу и проигрыш.
— Ну, ну… желать себе проигрыш? С таким настроением садиться за шахматы нельзя. Кстати, как ваша нога?
— Болит еще. В среду к врачу. Может, назначит дополнительные процедуры. А пока без этой "подруги", — Дружинин пошевелил прислоненную к стулу палочку, — ходить тяжело.
Зазвонил телефон, и вскоре на кухне, где у них всегда происходили шахматные баталии, появилась Мария Васильевна:
— Сережа, вас…
Звонил Ляшенко. Накануне за поимку Мозыря он получил внеочередное звание подполковника и решил это отметить. Конечно же, приглашал и своего друга Сергея.
— Что не идешь? Ждем тебя, — громогласно произнес он в трубку. — Бородецкий от группы поисковиков желает пожать тебе руку.
"А мне из-за этих поисковиков шеф объявил выговор", — хотел было в ответ сказать Сергей, но ограничился отказом:
— Извини, Геныч, нога побаливает, — и добавил: — Еще раз поздравляю, товарищ "подпол".
Против друга Сергей ничего не имел, но встречаться с поисковиками желания не было.
Желая отыграться, Михаил Григорьевич предложил еще одну партийку. Сыграли, завершили вничью. Больше заниматься шахматами желания не было: в теплый воскресный день хотелось на свежий воздух. Сергей извинился и, прихрамывая, пошел на выход.
— Сережа, возьмите зонт, — назидательно посоветовала Мария Васильевна.
— Спасибо за напоминание. В одной руке палочка, в другой зонт — это уже слишком, — усмехнулся Сергей.
Недалеко от дома Вольских расположился небольшой аккуратный сквер. Народу почти не было. Сергей прошелся, присел на лавочку и глянул на небо. Мария Васильевна была права: солнце скрылось, и сквозь листву деревьев проглядывали серые облака.
Марина подсела почти неслышно, но Сергей чуть раньше уловил звуки ее шагов.
— Здравствуйте, Сережа…
Он повернулся к ней:
— Здравствуй… Мы что, снова на вы?
Она смутилась:
— Делаю попытку исправиться. Здравствуй, Сережа.
Замолчали. Слышно было, как где-то в глубине листвы щебечут птицы, да в порту с гудками швартовалось судно.
— Сережа, я пришла за тобой, — наконец сказала Марина.
Сергей незаметно разглядывал ее: темно-русые волосы короткой стрижкой, розовая кофточка и плессированная юбка темно-синего цвета — те же самые, что и в день их знакомства на дне рождения Гали Ляшенко. Он был близок к тому, чтобы в порыве откровенности сказать, что скучал, очень скучал по ней, но что-то удерживало его, какая-то внутренняя сила.
— Тебя очень ждут, — снова подала голос Марина.
— А Марину Константиновну послали в качестве гонца?
— Ты что-то имеешь против?
— Да нет, не имею. Я только не могу понять одно: я тебя искал несколько дней, звонил по телефону. Все бесполезно. А ты меня сразу же нашла. Ты
