песня про нюдсы…
Глава 28
23 апреля 2024 года, вторник
Мысли, которых у меня никогда не было, из дневников, которых я никогда не вёл
Я даже не ожидал, что после волнений вчерашнего вечера просплю так долго. Плотные шторы едва пропускали свет. Я с трудом видел циферблат висящих рядом с окном часов. Открыл один глаз. Показалось, что сейчас шесть утра. Двумя глазами рассмотрел другое положение стрелок — около восьми.
Решил уточнить время по часам в мобильном телефоне.
Оказалось — уже почти двенадцать.
Ни одного непринятого вызова. Никто не ломится в дверь, хотя я ожидал прихода полиции. Им не составит труда найти меня. Я не скрываюсь, а у них точно есть фото моего настоящего лица.
Многие мои защитные желания утратили силы, но, вероятно, ещё не все.
Заснул я поверх покрывала — в одежде и обуви. Хотя не был пьян. Но, признаюсь, меня изрядно вымотал диалог с Мариной. Он заставил меня напечатать слишком много слов и неожиданно испытать избыточное количество эмоций.
Я встал с кровати. Ломило затылок и шею. Я чувствовал запах собственного пота и не своей крови. С ладоней сыпалась бурая пыль, в линиях судьбы и жизни сохранились признаки чужой смерти. Крови вчера было много, очень много.
Одежда вся в пятнах и потёках. Так я шёл по улице. Так и добрался до дома. Никто меня не остановил и не арестовал. Что ж, значит у меня есть право на ещё одну чашку кофе и душ. На последнее желание, надеюсь, тоже.
Я снял с себя грязную одежду. Потёки крови убитого мной мужчины обнаружились у меня на шее, груди, животе и даже под резинкой трусов — так обильно кровь пропитала рубашку.
Это было мерзко. Пожалуй, это было самое мерзкое, что мне доводилось испытывать и делать за последнее время. А, может, и за всю жизнь.
Я пришёл вчера в бар около восьми. К этому времени я уже знал, что в бар заходила женщина такого-то возраста, с такой-то внешностью. По косноязычному описанию бармена мне всё равно удалось узнать Марину.
Я сел за столик, заказал салат и затеял переписку. Во мне кипела ярость. Неудачи последних дней — эти чёртовы осечки с желаниями заставляли меня нервничать. А тут ещё и Марина прошлась по больной мозоли. Во мне действительно как будто борются два Бориса.
Я встретил нервным смешком эту внезапную полутавтологию — Борисы борются… У меня есть силы для самоиронии, значит, я ещё не окончательно сломлен.
Один Борис хочет спокойствия и тишины, другой привык, чтобы его желания исполнялись по щелчку.
А теперь будто кто-то другой сделал за меня выбор. По щелчку больше не получается. Кто-то сделал меня… Как бы выразиться… Магическим импотентом? Волшебником с дефектной палочкой! Словно был самцом, ненасытным даже в самых запретных желаниях, а теперь стал гусеницей, вяло жующей пресный лист салата.
Да, я стал аскетом и затворником. Да, я сам помышлял о том, что пора остепениться и вести простой и скромный образ жизни. Но это было моим единоличным выбором! А тут словно кто-то подталкивает меня к решению… Такого я не терплю!
Вчера я с отвращением отодвинул от себя тарелку с нисуазом. Никакого салата. Даже куски тунца казались мне недостаточно подходящими для бушующего внутри зверя. Надо бы заказать стейк.
Но я так и сидел, отупело глядя в телефон после переписки с Мариной. Нехотя и скорее из какого-то остывающего неполноценного хулиганства я пожелал Максиму лишиться обретённых навыков. А что? Всё равно ж, скорее всего, не сбудется. А сбудется — так пусть будет Марине радость.
Это ж мысли, которых у меня не было, верно? Мы же с вами так договорились… Так вот, вчера я подумал — впервые за долгие годы всерьёз — а может вернуться? Стать частью семьи, быть примерным отцом и мужем.
Это смешно и нелепо, правда? Ведь она держит в голове образ Бориса почти двадцатилетней давности. Она ищет встреч и раздражается, что я не играю по её правилам. А я не отпускаю, потому что, кроме них с Максом у меня реально никого нет.
И оба мы сочиняем себе друг друга.
Но вот приду я к ней на кухню. Сяду. Ну, выпьем чаю. Даже водки. Скажем друг другу десяток поначалу неловких, а после гневных слов. Потом ещё десяток ласковых — водка сделает своё дело. И, вероятно, переспим. Повинимся, может, за прошлое. Хорошо, ей не в чем, я повинюсь. И что будет? Груз своих переживаний скину ей в душу. А она? Добавит мне своих? И что будет потом? Заснём в одной постели. Проснёмся. Позавтракаем. Она помоет посуду. Я буду крутиться возле, чувствуя себя виноватым. Она будет делано доброй и счастливой — сбылось то, о чём она мечтала столько лет. Но очень скоро нам надоедят эти роли. Мы привыкли жить порознь. Её будут раздражать мои разбросанные вонючие носки и храп. Меня наверняка станет выводить из себя запах её какого-нибудь крема для спины. Да и вообще сам факт, что мы оба постарели, будет невыносим. Периодически будут проскакивать воспоминания о лучших наших моментах, они будут звучать, как завуалированные упрёки. И неизменно годы, проведённые не вместе, будут прокладывать между нами новые пропасти. Марина тоже знает, что я перестану быть для неё интересным, сразу после того, как она добьётся желаемого. Возможно, первое время она кинется кутить, проматывая мои желания, навёрстывая упущенное. Но для меня это уже пройденный путь, мне это скучно. Буду жить рядом с ней, исполнять её прихоти и вязнуть в чувстве вынужденной благодарности — как же, меня, такого грешного, приняли назад. И бесконечно обнаруживать в себе чувство вины. Зачем Марине муж-убийца? Зачем Максиму отец-убийца? Не важно, знает он или не знает. Я-то знаю.
Примерно на этих мыслях вчера я заказал себе пиво. Время текло плавно и размеренно, и всё равно за размышлениями я не заметил, как минула пара часов. Я нырнул глубоко в себя и плавал от мысли к мысли, словно аквалангист, изучающий флору и фауну морского дна.
Я так часто достигал своего дна, что перестал удивляться наличию там довольно уродливых существ и колючих растений…
Хорошо, что на случай малодушия, у меня загадано очень важное желание. Я знаю точно, что не будет ни кухни, ни чая, ни совместной постели. За первой встречей точно не последует вторая. Я подстраховался. Главное, чтобы не вышло осечки…
Время приблизилось
