они не могут обходиться. Ну и скажи мне, как его домочадцы?
– Супруга в здравии.
– Ну слава Богу!
– Она по-прежнему занимается огородом. А две дочери Егора Яновича были то же в Семипалатинске, по крайней мере, в прошлом году, когда я призывался. Одна, знаю, работала преподавателем, кажется, она преподавала биологию, а вторая работала у нас в пароходстве, в конторе.
– А что Егор делает на пенсии?
– На печи бока он не отлёживает и, как всегда, непоседлив. Кажется, если бы не возраст, то он бы пешком ушёл на фронт. Он занят общественной работой и выдвинул идею сбора для фронта тёплых вещей, а ещё половину своей пенсии вносит на нужды Красной Армии. Именно он предложил эту идею и сейчас немало пенсионеров в Семипалатинске последовали его призыву.
– Узнаю брата, – улыбнулся Кузминов, – не меняется. Ему, кстати, в январе будет семьдесят пять – юбилей. Обязательно выкрою время и если… дай-то Бог, если доживу до этого времени, то отправлю ему поздравление, – Кузминов посмотрел на часы и покачал головой, – У-у-у, у меня уже нет ни минуты! Спасибо, Жангали, что рассказал о брате и его семье.
– Я свободен, товарищ майор? – Темиров выскочил из-за стола и вытянулся в струнку.
Кузминов кивнул головой.
Майор проводил взглядом ефрейтора и задумался.
До наступления кромешного ада оставалось каких – то пять часов, и кто его переживёт – не известно.
Майор понимал, что весь его полк, как и соседние с ним подразделения, оборонявшие плацдарм второй месяц, были и немцами, и нашими, уже приговорены, и их как бы уже вычеркнули из списка живых.
***
Когда Гитлер развязывал против Советского Союза войну, то в немецком обществе царила уверенность, что она будет недолгой и победоносной. Общее умонастроение можно было выразить цитатой из книги одного немецкого автора, написавшего: «Мы с помощью блицкрига наголову разобьём всю эту русско – монгольскую орду! Потому что у нас величайшая армия и во главе неё стоит военный гений всех времён и народов!». Самоуверенность немцев зашкаливала.
После более чем убедительной победы над Францией и захвата всей Европы в 3-м Рейхе считали, что с СССР расправятся на раз – два, но уже через месяц после начала Великой Отечественной войны в дневнике начальника Генерального штаба Сухопутных войск Германии генерала Гальдера появилась такая вот запись: «Своеобразие страны и своеобразие характера русских придаёт нашей компании на Востоке особую специфику. Это на самом деле первый наш серьёзный противник».
***
Командующий 8-й армии Вермахта генерал Отто Вёллер прибыл в расположение 47-го танкового корпуса, которым командовал генерал бронетанковых войск Йоахим Лемельзен. Этот генерал на Восточном фронте воевал с первых дней, он штурмовал Смоленск и Киев, а также сражался на Курской дуге и был на хорошем счету у начальства, хотя ему высказывалась одна претензия: Лемельзен открыто осуждал те зверства, которые немцы систематически обрушивали на военнопленных и гражданское население, однако в остальном к нему нареканий не имелось.
Отто Вёллера сопровождал и генерал Эрхард Раус, командующий 2-м армейским корпусом. Именно Раусу и Лемельзену предстояло совместными усилиями в ближайшие часы смять горстку защитников Букринского плацдарма.
Раус выделял для этой цели подчинявшиеся ему 106-ю и 320-ю пехотные дивизии, а Лемельзен аж три из четырёх танковых, входивших в его 47-й корпус- 2-ю, 9-ю и 20-ю и одну пехотную – 6-ю. В итоге немцы сформировали против Букринского плацдарма ударную группировку в количестве нескольких сотен танков и до шестидесяти тысяч человек.
Превосходство над нашими у немцев в живой силе составляло двадцатикратное, а про бронетехнику и авиацию можно и вовсе ничего не говорить. Всё было очевидно!
Вёллер развернул карту и обратился к подчинённым:
– Господа, план наступательной операции уже утвердили. Утром я разговаривал с фельдмаршалом Манштейном. Он ждёт от нас скорейшего результата!
Глава двадцать пятая
Георгия в детстве мама называла «сокол мой ясный», а его сестру – «сорока-белобока». Гошу это очень веселило. Он представлял сестрёнку не девочкой, а вороной, усевшейся на ветвях дерева, поворачивающей голову туда-сюда и что-то каркающей, и заливался смехом, но вот что такое «белобока», он не мог понять, а мама ему это слово не объясняла.
Мама души не чаяла в своих детках и всю любовь и тепло отдавала им. Семья Неустроевых была крепкой и почти идеальной. Екатерина и Марк Кириллович являлись очень органичной парой. Они друг друга дополняли.
Он был умелец, который не знал покоя и вечно что-то мастерил, чинил и переделывал, а она была начитанной и образованной, окончившей на отлично женскую гимназию и ещё тонкой натурой, эдакой тургеневской девушкой, иногда витавшей где-то высоко в облаках, любившей всё прекрасное и увлекавшейся литературой.
Игрушек у Георгия и Лиды в детстве было немного, но самой любимой являлась деревянная лошадка, на которой можно было качаться и которую своими руками смастерил Марк Кириллович. Иногда Георгий и Лида не могли поделить эту лошадку, но всё-таки они ссорились из-за неё не часто, а если это и происходило, то быстро заканчивалось миром.
А ещё Георгий на всю жизнь запомнил свои первые краски, которые ему в шесть лет подарил отец. До этого маленький Гоша часто любил наблюдать, как отец в свободное время рисует. Заметив интерес сына к тому, что он делает, Марк Кириллович предложил Гоше самому попробовать что-нибудь нарисовать, и Георгий стал учиться.
Отец сразу понял, что у его сына был несомненный талант. Уже в восемь лет Гоша настолько хорошо стал рисовать, что его картины выставлялись на школьных выставках, а потом, где-то с четвёртого класса, и на городских, где они размещались рядом с картинами взрослых художников, и все отмечали, что у Георгия очень хорошо поставлена рука, и этот мальчик, безусловно, очень одарённый, и прочили ему большое будущее.
Мой дед гордился своим сыном и хотел, чтобы он реализовал его, Марка Кирилловича, мечту всей жизни и стал бы живописцем профессионалом. Георгию особенно удавались пейзажи. Он много рисовал на природе, и у мамы до сих пор хранятся несколько пейзажей от её младшего брата, в том числе сосновый бор в зимнюю и летнюю пору, и могучий Иртыш, которые теперь с интересом разглядывают мои сыновья, когда они проведывают бабушку, сестру Георгия.
Картины моего дяди сохранили его дух, его мысли, его эмоции и восприятие окружающего мира. А ещё Георгий часто вспоминал их долгие беседы с мамой, как она по вечерам подсаживалась к ним с Лидой и рассказывала перед сном сказки.
Георгий очень любил эти моменты. Дом погружался в полумрак,
