и любой ценой вырвать эту опостылевшую Букринскую занозу, и угодил в расставленную для него же ловушку…
***
Только майор Кузминов знал в полку, что происходит, и поэтому ему было вдвойне тяжко.
Комполка передвинул свой командный пункт поближе к передовой и теперь он располагался в обычном блиндаже в каком-то километре от первой линии обороны.
Но даже и на нём он недолго находился, а постоянно перемещался по растянувшимся позициям полка, который, имея в своём составе чуть более тысячи бойцов, прикрывал участок фронта в три с половиной километра. И это ещё при том, что на его участке уже не было танков и ствольной артиллерии.
Всё было скрытно возвращено на левый берег и окольными путями перемещалось в сторону северного, то есть Лютежского плацдарма, а на месте выведенной бронетехники и артиллерийских батарей установили фанерные макеты.
Кузминов уже собрался покинуть командный пункт, когда его задержал ординарец, рязанский паренёк Серёжа Бахтин. Ему было всего девятнадцать и только полтора месяца назад его определили ординарцем к майору на место выбывшего из строя по ранению предшественника.
Бахтин выбежал вслед за Кузминовым и выкрикнул:
– Товарищ майор, к телефону!
– Кто спрашивает?
– По-моему командующий!
Кузминов поспешно вернулся в блиндаж и взял трубку.
– Утро доброе, Михаил Янович! – раздался в ней голос Ватутина.
– Доброе, товарищ командующий! – ответил Кузминов.
– Как у тебя дела, фриц не шевелится?
– Пока притих.
– Это временно…
– Я понимаю.
– Готовься, Михаил Янович, он полезет сегодня, как начнёт темнеть.
– Мне разведка уже сообщила, товарищ командующий.
– Ты уж прости меня, Михаил, – голос Ватутина изменился, а может это только показалось Кузминову, – Я вынужден с вашего плацдарма забрать ударные и самые боеспособные части, в том числе танки и артиллерию, и вас теперь совсем немного, а немец именно с часу на час предпримет решающий штурм…
– Товарищ командующий, сколько нам надо продержаться?
Ватутин сразу не ответил на заданный Кузминовым вопрос. Он не то, что не знал на него ответа, а просто не мог сейчас его озвучить, у него в горле застрял комок. Наконец командующий фронтом совсем глухим изменившимся голосом произнёс:
– Михаил Янович, вам придётся держать оборону, как можно дольше… И придётся держать её до последнего.
То, что немцы приготовились решительно штурмовать плацдарм по всему его периметру во второй половине дня, ближе к вечеру, стало заранее известно благодаря захваченному «языку», но сил наших на этом плацдарме для долгого сопротивления уже было совершенно недостаточно.
В остававшиеся часы до начала немецкого наступления Кузминов обходил позиции всех трёх батальонов полка и к полудню появился у старшего лейтенанта Тихона Ламко. Я отмечал, что этот комбат производил впечатление цыганистого парубка и чем-то с ефрейтором Клычом они были похожи, но за балагурством и бесшабашностью Ламко скрывался твёрдый характер и на самом деле он был не только обстрелянным и дельным командиром, а ещё являлся и любимцем как подчинённых, так и майора.
Ламко доложил о готовности его подразделения к предстоящему бою, они прошли по нескольким окопам, Кузминов побеседовал с младшими офицерами и бойцами и под конец спросил у старшего лейтенанта:
– Тихон, у тебя в третьей роте, не помню в каком взводе, есть кажется ефрейтор, земляк моего старшего брата, он вроде бы родом из Семипалатинска…
– А-а, понял, товарищ майор! Вы, наверное, имеете в виду ефрейтора Темирова?
– Ну да. Хочу его кое о чём расспросить.
– Вызвать?
– Сколько это займёт времени?
– Их отделение поблизости. Минут десять.
– Тогда подожду.
Ламко послал за Темировым вестового, а пока предложил комполка горячего чаю.
Они расположились в блиндаже у Ламко. Тот сдвинул свои бумаги и планшет с картой, водрузил на подставку чайник.
Вскоре появился ефрейтор Темиров.
Ламко пропустил его в блиндаж, а сам вышел на воздух покурить, и чтобы не смущать подчиненного.
На приветствие ефрейтора Кузминов показал жестом, чтобы тот сел напротив:
– Попей со мной чайку, товарищ ефрейтор.
Темиров присел.
Кузминов сам налил чай в кружки и пододвинул тарелку с комковым сахаром и надломленную плитку трофейного шоколада.
– У меня немного времени, Жангали, а хочется спросить о Семипалатинске и, конечно, о моём старшем брате. Ты в каком году призвался?
– В конце прошлого года.
– Воюешь год, получается?
– Чуть больше.
– Я так полагаю, призвался из Казахстана?
– Да, товарищ майор, из Семипалатинска.
– Я, к сожалению, уже четыре года не виделся с братом. В последний раз мы списывались с ним в прошлом году, осенью. Так получилось, что почти год ничего о нём не знаю, а у него сердце пошаливало. Как он там?
– Я думаю, у Егора Яновича всё в порядке. Можете не беспокоиться, товарищ майор, он крепкий мужик. Шутка ли, проплавать по всем морям и побывать даже в Японии! И потом, он же был бессменным секретарём партийной организации в Верхне-Иртышском пароходстве, где я работал до войны, и был им у нас до самого выхода на пенсию. Я ему, между прочим, товарищ майор, многим обязан.
– Чем же?..
– Я могу привести случай…
– Расскажи.
– Скажу честно, у меня была неприятность, и достаточно серьёзная, когда за драку я мог сесть лет на пять, но Егор Янович встал на мою сторону и добился того, чтобы я не получил даже условного срока. И я ему за это буду по гроб благодарен. Меня взяли на поруки и только влепили строгача, но даже не попёрли за мою выходку из комсомола. А позже Егор Янович мне давал рекомендацию в партию, но вступить в неё я так и не успел.
– А подрался из-за чего?
– Из-за девушки.
– Любимой?
– Да.
– Понятно. Молодой, кровь горячая. Не сдержался. Ну а скажи мне, Жангали, когда ты виделся в последний раз с моим братом?
– Как раз в день отправки нашего подразделения с железнодорожного вокзала. Тогда устроили торжественный митинг и на нём выступал, в том числе, и Егор Янович, как ветеран партии. Он всегда выглядел живчиком, даже уже находясь на пенсии. Ну, а как он выступал?! В Семипалатинске об этом знали. Говорил он так, что заслушаешься. Впрочем, вы же знаете, он всегда умел говорить.
– Ну а скажи, как его супруга? Как дети?
– Я неоднократно у него бывал в доме, на Третьей Лодочной. Я же жил, по сути, через улицу.
– Ну да, я район Пристани хорошо знаю – несколько раз гостил у Егора в Семипалатинске. Егор в душе ведь всегда был моряком, и ему надо было находиться у воды, будь это море или большая река. Он относится к тем людям, для которых вода- это их стихия, и без неё
