ждёт — сделайте это за меня!
Понял тот или нет, но для них с отцом обошлось без последствий. Назавтра капрал пришёл за хлебом, Эми протянула ему бутылку вина, он молча кивнул и ушёл, не прощаясь. Повезло.
К Рождеству она, наконец, получила лицензию и открыла частную школу. Жаль, отец не увидел этого, умер.
С утра Эмильен учила малышей, десять человек пятисеми лет. После обеда — мальчики от семи до десяти лет. Учила, конечно, грамоте. Писать, читать, считать. За малышами к концу занятий приходили мамаши, а мальчиков провожала до дома сама учительница. Так ей было спокойнее. Теперь в городке все её знали, и городок она знала, как свои пять пальцев.
Летних каникул не стала делать: надо навёрстывать отставание, да и родители просили — с такой опекой можно за детишек не волноваться.
День 25 сентября они запомнили на всю жизнь. Да и не только они — весь мир человеческий узнал, что под Лоосом произошло страшное побоище. А утро начиналось тихое, мирное. В конце второго урока кто-то из малышей спросил:
— Мадам Эмильен, а почему птицы так носятся по небу? Они с ума сошли, да?
Все повернули головы к окну, и тут на них тягучей волной навалился непонятный гул. Первое мгновенье он походил на раскаты далёкой грозы, потом на скрежет гигантских машин — и тут же страшный грохот, шквал непрекращающихся взрывов. Это с разных сторон начала бить артиллерия.
Спасибо папе, такой большой подвал вырыл в доме. Туда детей — быстро, быстро.
— Никому не высовываться! Я скоро приду!
Сама бегом на улицу. А там… Стрельба идёт отовсюду. Со второго этажа дома пастора не переставая бьёт пулемёт. Суматоха, хаос. И куда все стреляют, в кого — ничего не понятно. Вот, вроде, потише стало. Но всё равно по улице не пройти, солдаты немецкие бегают туда-сюда. Орут, глаза бешеные. Вернулась в дом.
С полчаса было тихо. Потом вдруг запахло хлоркой. Да так сильно, что схватила простыни с кровати, ведро воды — и мигом в подвал, к детям.
— Глазки закрываем, дышим через мокрые тряпочки, сидим не шевелясь, слушаем сказки!
Так пересидели они до вечера. Вылезли, когда стало безопасно. Ещё и удивились, какая странная вокруг тишина. Эми повела детей к их родителям. Мамаша в последнем доме, вся в слезах, рассказала ей ужасное…
В тот день под Лоосом в страшной битве погибли тысячи солдат. Причем неизвестно, кто больше их убил — немцы или англичане. В тот день британцы впервые применили отравляющие вещества. Более ста тонн ядовитого хлора ветер погнал на немецкие позиции. Но вдруг его направление переменилось, и атакующие пехотинцы оказались в ловушке. Тысячи англичан погибли в страшных мучениях, остальных солдаты кайзера уложили пулемётами на нейтральной полосе…
Все следующие дни командование Британии регулярно посылало под пули резервы свои и союзников-французов. Огромное поле пред Лоосом было сплошь усеяно мертвецами, да не в один ряд. Более трёхсот тысяч погибших с обеих сторон. Нейтральная полоса, это изъеденное воронками поле, превратилась в сплошное месиво из грязи и человеческих останков. И дикая, непереносимая вонь. Страшный смрад с той стороны вползал во все дома, и не было никакой возможности прятаться от него. Запах хлеба или французских духов неспособен перебить зловония войны.
А через полторы недели союзники пошли в новое наступление. Занятий все эти дни не было. Из окошка пристройки Эми видела, как по улице, отстреливаясь, бегут немцы в своих мышиного цвета шинелях. Их буквально по пятам преследовали солдаты в голубых и красных штанах — это свои, французы! А рядом — странные люди в чёрных меховых шапках и клетчатых юбках. Во дела! Кто это?
— Это адские фурии! — кричали друг другу пробегающие мимо боши. — Это небесные дьяволицы, спасайтесь!
Один из немцев упал замертво прямо у крыльца её дома. Эми подняла его винтовку. Её тут же окружили французы.
— Мадам, вы за кого воюете? — улыбаясь, спросил один солдат.
— «Вставайте, сыны Отечества, настал день славы!» — пропела она.
Голубые и красные штаны подхватили разом «Марсельезу»:
— «Святая любовь Родины, поддержи нашу руку мести!..»
— Белый дом с крестом на башенке видите? — спросила учительница соотечественников. — Там на втором этаже у бошей пулемёт. Через площадь нельзя, всех положит. Давайте слева, по винограднику!
И сама поползла за ними, волоча за ремень чужую винтовку. Сквозь не опавшие ещё листья, сквозь тоненькие стволы старых виноградных лоз Эми видела, как засверкали огоньки в окне пасторского дома, как попадали на площади солдаты-освободители. Одна пуля попала в плечо человеку в клетчатой юбке, он упал, неловко подвернув ногу и уронив чёрную мохнатую шапку. К нему кинулись два немца. Один остановился, чтобы подобрать упавшую шапку, второй наклонился глянуть, что за «адская фурия» разлеглась тут.
— Добьют! — ахнула мысленно Эми.
До них было всего метров десять-пятнадцать. Она подняла винтовку, прицелилась в широкую спину второго немца и нажала на спусковой крючок. Немец остался стоять, как стоял. Потом первый что-то спросил у него, подошёл — и убитый вдруг стал валиться, оседать, и чтобы его удержать, первый немец как-то неожиданно повернулся лицом к Эми. Девушка снова нажала на спусковой крючок. Приклад опять толкнул её в плечо, но не больно. Этот бош тоже упал замертво. Она поползла к раненому.
— Гранд мерси, мадемуазель! — белозубо улыбнулся парень.
И добавил по-английски:
— Это счастье, что у вас винтовка-полуавтомат. Повезло нам обоим.
Она поняла, что он хотел сказать, но сейчас это мало её интересовало. Схватив лежащего за ворот зелёной куртки, Эми потащила его в виноградник, куда пули не залетали. Стянула с головы платок, этим жгутом перетянула плечо. Парень вытащил из кармана пакетик с крестом, и она прямо поверх куртки туго перебинтовала, убедившись, что ранение сквозное, — вот уж кому действительно повезло.
Теперь они оба молча смотрели, как боши поливают свинцом городскую площадь.
— Э-и-эх! — вздохнул раненый и вытащил из-за пояса две гранаты.
Он попробовал ползти, да куда там. Эмильен забрала у него гранаты. Тогда раненый попытался показать, как с ними обращаться: мол, сначала прижимаем вот этот рычаг, потом выдёргиваем кольцо и бросаем. Показал четыре пальца:
— Фор секондс… энд — буум!
Чего непонятного-то? Зажав рукоятки гранат в одной руке, она поползла к дому пастора. Это здание она знала прекрасно — каждое воскресенье ходила сюда на проповедь, здесь принимала причастие. И знала: главный вход — с паперти, а запасной — со двора. С той стороны и зашла. Треск от пулемёта стоял такой, что Эми собственных шагов не слышала. Поднялась по
