деревянной лестнице на второй этаж и сразу их увидела через открытую дверь: склонились у окна за пулемётом двое, ничего не видят и не слышат.
Как этот парень в юбке учил? Прижимаем рычаг, выдёргиваем кольцо и бросаем…
Буум! Рвануло так, что горячей пыльной волной оттолкнуло её от двери обратно к лестнице. И тут опять повезло: не успел дым рассеяться, как Эми увидела ещё двух солдат в касках с шишаками, они поднимались наверх. И ещё раз — рычаг прижимаем, кольцо выдёргиваем и бросаем. Четыре секунды. Успела и отшатнуться, и голову нагнуть — буум!
Потом, когда осела вся муть, пыль и дым, Эмильен стала медленно спускаться по разрушенной лестнице. На трупы немецких солдат старалась не смотреть — скорей на воздух! Почти бегом метнулась в спасительный виноградник и только оттуда увидела, как на площади поднимаются раненые. Им помогали товарищи, что уцелели под огнём пулемёта.
— Сюда! Ко мне! Помогите!
Это было единственное, что она знала по-английски. Но солдаты поняли. Подняли раненого в юбке, понесли его и других за Эмильен, в её дом. В пристройке она быстро кинула одеяла на пол, принесла подушек, поставила на печь греться воду. «Её раненый» безотрывно следил за ней глазами, улыбался издали. А она быстренько прибила снаружи на дверь белую наволочку, прицепила к ней крест-накрест красные ленты — и давай рвать на полосы простыни, перевязывать, поить, успокаивать. Через пять минут ещё пятеро или шестеро пациентов пополнили импровизированный госпиталь.
— Мне нужен доктор! — пыталась она с крыльца остановить французов. — Помогите!
Те в горячке не обращали на неё внимания. Бой продолжался, союзники гнали бошей, голубые, красные штаны и меховые шапки с клетчатыми юбками бежали мимо, стреляя на ходу. Боже милостивый! Эми не успела вернуться в дом, как какой-то военный в зелёном форме с белой повязкой на рукаве отозвался:
— Я врач!
Он резал по-живому, кухонным ножом, прогретом на огне. Никаких других инструментов — лишь бы спасти жизнь человеку. Эми бегала в подвал за вином, это единственное, чем она могла облегчить страдания солдат. «Её раненый» помогал: одного за другим таскал на себе только что прооперированных. И так всю ночь. К утру скончался только один пациент.
Врач ушёл, пообещав, что пошлёт санитарный автомобиль. Эмильен и «её раненый» сидели на скамье, прижавшись спинами к стене пристройки, опустошённые и обессиленные. Глядя прямо перед собой, солдат в юбке заговорил:
— Меня зовут Генри Тэнди, — он едва шевельнул раненой рукой, показывая нашивку на рукаве. — «Green Howards», Йоркширский полк. Я из Шотландии. Уже год воюю, и даже был дважды ранен…
Он говорил медленно, а Эми казалось, что она понимает всё. Что неделю назад «зелёным Говардам» досталось по полной, да и остальным тоже. Что «зелёные» успели к лесу отойти, а полк шотландских хайлендеров выбило почти полностью. Ещё бы — германцы целый час стреляли по их обороне из «Большой Берты», словно горцы не в земле, а за стенами бастиона какого-то сидели. Каждый взрыв — ямища десятиметровая, осколки за километр летят. А отравляющие газы — это ещё страшнее…
Он пил вино и всё говорил-говорил. Показывал пальцем на свою юбку:
— Это килт, наша национальная одежда. Обычно шотландские солдаты носят килт в вещевом мешке, но в атаку мы надеваем его. И шапку меховую — тоже. Пусть враги знают, с кем имеют дело, пусть боятся.
«Зелёный Говард» помолчал, искоса глянул на Эми.
— А ты молодчина. Бесстрашная девушка, уважаю. Давай после войны встретимся, а? Я обязуюсь выучить французский язык…
— Хорошо, — усмехнулась Эмильен. — А я выучу английский.
Утром пришёл грузовик и увёз всех раненых в тыл. Там медпункт, кухни, штабы, тылы — короче, все те, кто после войны будет носить медали и ордена, не доставшиеся павшим.
— Мы обязательно встретимся! — пообещал девушке Генри.
Он не соврал. Они встретились. И ни где-нибудь, а в Букингемском дворце, на официальном приёме у короля Соединённого Королевства. Им, Генри Тэнди и Эмильен Моро, героям только что закончившейся войны, король Георг V вручал высшие награды Британской империи. Генри получил Крест Виктории, а Эми была награждена Военной медалью, Королевским Красным крестом и Достопочтенным орденом Святого Иоанна.
После приёма во дворце у них с Генри была возможность пообщаться. Он уже неплохо говорил по-французски, а Эми прекрасно понимала его английский — они же дали обещание. И теперь им было что рассказать друг другу.
Он и дальше воевал все эти годы, она учительствовала. Вспоминали тот сентябрьский день в Лоосе. Эми гордилась успехами своих учеников и честно сказала, что обручена. Генри несильно расстроился, похвастался, что ему за награды идёт доплата, и он сегодня самый богатый солдат в британской армии.
— С разрешения начальства я на нейтралку ночью один ходил, проходы в минных полях делал, — хвастал Генри. — А однажды вышел смешной случай. «Языка» с нейтралки привёл. Вижу, стоит — худой, грязный. Я его за шкирку — и в блиндаж к нашему командиру. А «язык» молчит, трясётся от страха. Орёт только: «Фоксль! Фоксль! Майн Фоксль!» Мы дали ему воды. С трудом удалось понять, что немец ничего не видит, ослеп после газовой атаки, что вчера потерялась его собака Фоксль, и кто-то украл его альбом с рисунками, что солдаты его презирают, хотя он ефрейтор и никому не причинил зла, что отвечает только за доставку писем и никогда не стрелял в англичан. Командир роты мне говорит: «Лучше бы ты заколол его там штыком! Тащи теперь обратно! Дай ему белую тряпку в руки, лицом к своим поставь да пни под зад хорошенько. Доберётся — его счастье, а нам завтра наступать…
Так они сидели и разговаривали, шотландский парень и французская девушка, герои минувшей войны. Если б только они знали, кто был этот слепой, трясущийся ефрейтор!
…В начале 1920-х годов случайно нашлась медицинская карта Гитлера. Оказалось, что он временно потерял зрение не после газовой атаки, а из-за истерической амблиопии. Это редкое заболевание возникает при стрессах, например, у солдат из-за сильного страха перед боем. Мозг как бы отказывается реагировать на жуткие картины действительности и перестаёт принимать сигналы зрительных нервов, само же зрение при этом остаётся в норме. Немецкий профессор выяснил, что у его пациента крайне болезненное самолюбие, и это можно использовать во время гипнотического сеанса. В абсолютно тёмной комнате психотерапевт ввёл Гитлера в транс и сказал: «Ты ослеп, но раз в тысячу лет на Земле рождается великий человек, которого ждёт великая судьба. Возможно, именно тебе суждено вести Германию вперёд. Если это так, то
