лесу на пастушьей свирели. Больше того, как бы еще мама не сказала так, если дело дойдет до разбирательства: «Лучше уж пусть Нолд бродит по лесам и болотам. Все-таки мужчина!»
Инта ни на минуту не допускала, что Нолду ни с того ни с сего так уж полюбилось Шершенище. Но ведь братец известно какой: упрется как бык, и тогда доказывай ему, что роза пахнет слаще, чем репейник.
Скрестив руки на груди, девочка грустно улыбнулась:
— Представляю, как будет ржать Айна Скрутул: «Что, разжаловали в свинячьи няньки?»
Верьте не верьте: помогло! Не стал Нолд давать повод богатейке лишний раз посмеяться над сестрой. Надув губы, выдавил нехотя:
— Что ж, забирай свое рогатое племя, не жалко… Все вы привереды — что телушка, что пастушка!
3
Выгоняя коров, Инта торжествовала: «Привет тебе, Шершенище, привет, старый великан!» Лес действительно раскинулся широко: если бы на одной его опушке завыл заблудившийся волчонок, волчица на другой стороне леса ничего бы не услышала. А еще был однажды такой случай: на усадьбе Думбрисов дождь лил как из ведра, а на пастушку в Шершенище не упало ни капли.
Вот это лес так лес! Настоящая пуща! Трудно даже представить себе, что до Советской власти Думбрисы никак не могли в него попасть: от леса их отделяла полоса чужой земли.
Дедушка Инты со стороны отца был царским солдатом, участвовал в русско-турецкой войне; позже ему, как и другим ветеранам, нарезали девять пурвиет[5] земли, по нынешним мерам — три гектара. Это было в конце прошлого века, и тогда же на крошечных солдатских участках выросли утлые строения, больше похожие на грибы, чем на человеческое жилье. Такой же гриб появился и на том месте, где теперь стоит их дом. Бабушка до сих пор еще вспоминает, как здесь все выглядело:
— Кругом грибная мелочь — лисички, маслята. Боровика — ни единого.
Со временем бывших солдат стали теснить крупные хозяева. На Думбрисов с юга и запада наседал Скрутул, с востока — Бúгустан. А с севера надвигался Бéтель, вроде бы свой брат — отставник, но изворотливый и жадный, как акула; он уже успел проглотить участки двух своих соседей.
Наиболее алчные взоры на солдатский участок № 51— так в старое время назывался хуторок Думбрисов — устремлял Сúманис Скрутул, а после его смерти — сын Том, отец Айны. Как Думбрисы уцелели на своем маленьком островке, как их не сожрали богатеи, про то знали лишь солнышко, покойный дедушка (с Думбрисами жил теперь отец мамы) и бабушка. Но солнце не занимают людские судьбы, оно знай себе светит да светит. С бабушкой тоже как следует не поговорить. Во-первых, она стала туга на ухо, а во-вторых… Инта сама слышала, как отец однажды вздохнул печально:
— Неладно с нашей бабушкой… Впадает, бедная, в детство.
Может быть, настанет время, когда Инта захочет изучить прошлое своего родного края. Чтобы написать очерк «Девять пурвиет старого солдата», ей придется расспросить всех стариков своей волости и тщательно углубиться в архивы — лишь тогда она узнает все подробности. А пока ей вполне достаточно самого главного исторического факта: кулаки не могут уже больше угрожать Думбрисам. Бигустана, например, носит нынче по всему миру, как старую затертую монету; другие, кто поднял оружие против Советской власти, погибли.
А вот старый молчун Том Скрутул остался на месте. Он умеет владеть собой, даже не поморщился, когда землеустроитель объявил при нем Думбрисам: «Все это поле, вплоть до самого Шершенища, теперь переходит к вам».
Бабушка Думбрисов в тот день дотемна просидела возле нового межевого знака, предавшись одной ей ведомым размышлениям и воспоминаниям. А мать Инты всю неделю прижимала к глазам фартучек:
— Как обидно, что мы в девятнадцатом году не сумели удержать Советскую власть!
Здесь все же надо добавить, чтобы строго придерживаться фактов и не искажать истины: раньше Думбрисы тоже имели возможность пускать свой скот в Шершенище. Но только под осень и не бесплатно! За то, что Скрутул разрешал им прогонять скотину по скошенной и убранной ниве, бабушка еще летом отрабатывала у кулака несколько дней на свекле. Хозяйка то и дело подгоняла ее:
— Что, старая, разучилась полоть побыстрее?
4
Под присмотром Инты находились две свои коровы и телка. По дороге на пастбище все они норовили разбежаться в стороны и вообще вели себя довольно неприлично. Даже смирная Лáуце и та не стеснялась, проходя мимо изгороди, поддевать ее рогами; только жерди трещали. А вот в Шершенище коровы держались кучно. Вероятно, древний инстинкт предостерегал: отобьешься от своих — пропадешь.
Третья корова, Идаля, принадлежала соседу, инвалиду Петеру Лапиню. Каждое утро она одна, без провожатого, не торопясь, вышагивала по тропинке к Думбрисам и присоединялась к их маленькому стаду. Так же спокойно, соблюдая достоинство, возвращалась с пастбища домой. Мать, глядя на нее, лишь головой качала:
— Глянь-ка, до чего разные характеры у коров!
И на пастбище Идаля тоже вела себя безупречно. Подойдет к пастушке, осторожно оближет рукав и обнюхает постолы, словно интересуясь участливо: не жмут? Как же не угостить Идалю кусочком хлеба за такое внимание к человеку? И умна — не нарадуешься! Подойдет, поднимет на тебя печальные глаза и стоит так, не отходит, словно жалуется на боль и обиду. Первое время Инта не понимала, что ей надо. А потом сообразила: оводы! Присосались, кровопийцы, к спине и не достать их ни языком, ни хвостом! Другая корова на ее месте наверняка бы понеслась вскачь в кусты. А вот Идаля нет. Идет за помощью к пастушке.
Просто удивительно!
Итак, ноги обуты, коровы подоены, кот тоже получил в блюдце свою долю молока — марш в Шершенище! Бабушка, как обычно, провожает их часть пути. Зачем? Этого никто не знает. Может быть, и в самом деле впала в детство, как опасается отец? Ведь она не столько помогает стаду быстрее добраться до места, сколько задерживает его движение.
Но нет, нет! Вовсе не выжила из ума старушка, хотя и глуховата, да и ведет себя, на первый взгляд, непонятно.
Вот доплелась она до рябины на новом, прирезанном им участке.
— На ней, на этой рябине, внученька, — шамкает бабушка, — Скрутулиха грозилась когда-нибудь повесить всех Думбрисов.
— Не бойся, бабуся, никто не посмеет нас тронуть! — кричит Инта бабушке в самое ухо.
Теперь старушка начинает ковырять землю возле рябины своим посошком. Инта не может гнать дальше коров, надо ведь помочь.
— Хотя бы кусочек кирпича найти!..
Здесь был когда-то солдатский земельный участок № 52, на котором жили Эйдуки.
