Переведя взгляд ниже, встретился с ним глазами. Тот цепко смотрел на него из-под круглых очков.
– Следует ли понимать вас так, что вы могли бы представить, как Судзуки в одиночку вынашивает свои планы и в одиночку изготавливает бомбы?
Секунда у Тодороки ушла на то, чтобы понять смысл вопроса, еще секунда – на то, чтобы заставить свою голову работать.
– Нет, это тоже не так.
– Что вы имеете в виду?
– Я имею в виду его характер. Я никак не могу уловить, кто он такой на самом деле.
Молчание Руйкэ подталкивало Тодороки продолжить свои пояснения. Коснувшись узла своего галстука, он продолжил:
– Встроить его образ в банальную схему очень просто. Мужчина средних лет, без гроша в кармане, распущенный, с парализованной совестью. Ему нечего терять, он из тех, про кого говорят «человек, которому не страшны никакие враги». Однако, мне кажется, его образ этим не ограничивается. Не в том смысле, что он расчетливый… Не могу найти правильных слов…
– Не можете найти правильных слов?
– Он… безобидный, что ли…
Тодороки сразу же пожалел о своих словах. Это всего лишь ничего не стоящие личные впечатления. Он ощутил на себе пристальный взгляд Руйкэ, и ему стало неловко.
– Это так, просто мысль, – отвернувшись, вильнул Тодороки. – Неважно, что я говорю. Пожалуйста, выясняйте сами.
– Проверкой камер наблюдения вы будете заниматься здесь, в отделении?
– Да, внизу, в кабинете аудио- и видеотехники.
– Пожалуйста, не принимайте произошедшее на свой счет, – Руйкэ внезапно театральным жестом поднял руку. – Я искренне вам сочувствую. Понимаю, насколько это неприятно. Но мы вовсе не хотим вас унизить. Мы просто по-дурацки добросовестно следуем тому распределению функций, которое предусмотрено в нашей организации. – Понизив голос, Руйкэ добавил: – Наш Киёмия весьма щепетильно относится к декларируемым установкам. Можно сказать, что по натуре он педантичный бюрократ. С другой стороны, если вы его немного приручите, думаю, сможете в большей степени проявить себя.
Не обращая внимания на опешившего Тодороки, Руйкэ начал быстро писать что-то в своем блокноте.
– Прошу прощения, господин Тодороки, до окончания дела могли бы вы всегда держать нас в курсе своего местонахождения? Хотелось бы, чтобы вы обязательно были в доступном для связи месте. Неизвестно, в какой момент Судзуки может затребовать вас. И еще, – произнес Руйкэ, вырывая страницу блокнота, в которой сделал запись. – Для связи со мной наберите этот номер и сбросьте после одного гудка. Если что-то произойдет, пришлите эсэмэску. Наверное, дальше голосом по телефону общаться будет проблематично.
На вырванном бумажном клочке был записан номер мобильника.
– Рассчитываю на вас. Пусть это будет мужской договор.
– Значит ли это…
Собиравшийся вернуться к своему начальнику лохматый тип задержался.
– Следует ли понимать это как приказ?
– Господин Тодороки…
«Да он прямо гоблин неизвестной породы», – подумал Тодороки об обернувшемся Руйкэ. Тот поднес указательный палец к губам и сверхсерьезно прошептал:
– Это мужской договор.
«Ну и тип…» Тодороки проводил недоверчивым взглядом спину Руйкэ и смял в руке полученный клочок бумаги.
Спускаясь по тускло освещенной лестнице, он пытался представить дальнейшее развитие событий. Тот факт, что была задействована группа по расследованию особых преступлений, ясно показывал, что в Главном полицейском управлении не относятся к этому делу легкомысленно. Да, Руйкэ наболтал всякого, но трудно поверить, что Киёмия, работающий в святая святых – Столичном полицейском управлении, – некомпетентен.
Хотя ведущую роль в следствии будет играть Первый следственный отдел, решения, скорее всего, будут приниматься руководством более высокого уровня. Стриженный под бокс полицейский, неотрывно следующий за Киёмией, состоит в Департаменте охраны. А в его ведении находятся подразделения мобильного полицейского спецназа. Поэтому вполне естественно, что их отправляют на такие дела. С другой стороны, можно представить себе и иную подоплеку. А именно то, что в состав департаментов охраны полиций префектур, кроме Токио, входит отдел общественной безопасности. В столичном управлении он выделен в независимый Департамент общественной безопасности.
Количество терактов со взрывами в Японии на порядок меньше, чем даже в тех развитых странах, чей уровень безопасности считается высоким. Преступники, которыми движут политические мотивы, религиозный фанатизм или личный нарциссизм, являются в Японии редкостью. Поэтому можно не сомневаться: полицейское руководство заинтересовано в том, чтобы это дело было раскрыто оперативно и без лишнего шума.
Такого рода теракты, мишенью которых неизбирательно может стать любой, страшны тем, что, узнав о них, люди испытывают неуверенность и тревогу. А если появятся еще и преступники-подражатели, взять ситуацию под контроль будет сложно. Правда, сокрытие информации тоже чревато. Если из-за него число жертв, наоборот, увеличится, тогда руководству полиции не избежать персональной ответственности.
Тодороки остановился на лестничной площадке и, подняв голову вверх, выдохнул. Затем взялся за галстук и затянул его узел. Может быть, легкое ощущение удушья требовалось ему так же, как Цуруку требовалось щелкать крышкой электронной сигареты…
Тодороки продолжил движение, и в этот момент в его сознании всплыло лицо Судзуки. Стрижка ежиком, глаза, изображающие невинность… И что, это он – политический преступник? Да ну.
Но раз так, то кто он?
В словах, которыми Тодороки описал свои впечатления от Судзуки в разговоре с Киёмией и Руйкэ, фальши не было. Мужчина средних лет, без гроша в кармане, распущенный, с парализованной совестью, «ему не страшны никакие враги». С другой стороны – и это тоже было правдой – образ Судзуки этим не ограничивался.
Интересно, какое решение примет Киёмия? Сразу после взрыва в Акихабаре Судзуки сделал предсказание: «Будут еще три взрыва». Если простодушно поверить ему, получается, что остались еще две бомбы. «Допустим, это так, но смогу ли я развязать ему язык? Можно ли определить места, где эти бомбы заложены? Каков будет ущерб, если эти места определить не удастся? Сколько человек будет ранено, сколько погибнет? И вообще, в чем изначально состоит его цель?.. Хватит. Нечего думать лишнего. Надо просто выполнить возложенную на меня функцию – реконструировать те действия, которые совершил Судзуки. Это и есть работа, которую должно выполнить наше полицейское отделение, задержавшее Судзуки. Это просто работа».
Перед выходом с лестницы в коридор Тодороки остановился и сунул руку в карман. Его пальцы нащупали листок бумаги – записку, полученную от Руйкэ. Чтобы узнать контактные данные того или иного следователя, Руйкэ достаточно было просто напрямую об этом попросить. Тот факт, что он поступил иначе, был косвенной демонстрацией того, что Руйкэ не намерен следовать формальным правилам. Одновременно этот типчик как бы спрашивал своей бумажкой: «Вы на чьей стороне? Готовы ли выйти за рамки полицейской дисциплины?»
Тодороки почувствовал недовольный ропот в глубине своей души. Непреодолимое желание нарушить установку, которую он только что
