узнаешь. Одно время я следила за Корнеевыми по интернету, но Егор умер, а больше меня никто в их семье не интересовал. Новости были скудные. Младший брат, который был заблудшей овцой, вернулся из Латинской Америки, и занялся делами семьи вместе со вторым – тем самым ботаном, о котором в прессе почти ничего не писали. Как бы там ни было, но начинать поиски убийц придется с родового гнезда, и я уже представляла, как развоняется этот нарыв, когда я его вскрою. Главное – не спешить.
Из прошлого меня выдернул ритмичный грохот музыки, донесшийся с первого этажа. Я посмотрела на часы. Половина третьего ночи, но кому-то не спалось, как и мне. Я накинула куртку и вышла во двор. Тихо падал снежок, в воздухе – ни ветерка. Окна квартиры, которую, по словам пенсионерок, раньше занимали наркоманы, а теперь – тихая семья, были распахнуты, и оттуда ревела музыка. То ли все жители дома страдали глухотой, то ли что-то знали и предпочитали с «тихой парой» не связываться. Подкравшись, я увидела голых, пьяных в стельку мужчину и женщину, совокупляющихся на кухонном столе. На шкафу стояла колонка и грохотала басами на всю улицу. В голове промелькнуло с десяток картин, что я могла бы с этой «тихой» парой сделать, но потом вдруг поняла, что отнимать «работу» у местного дьявола не хочу. Как не хочу оставаться в Лесогорске целый год. Своего кота я заведу не в этой квартире.
Вернувшись к себе, я включила ноутбук и купила билет до столицы на последние деньги с карты. Потом спустилась в подвал, вскрыла щиток, выкрутила пробки и в блаженной тишине легла спать. Если Грач и ожидал от меня этого шага, то неприятности я встречу уже завтра в аэропорту. Ведь жизнь – это клетка настолько, сколько ты в ней остаешься.
Глава 4
Рейс задержали почти на сутки. За большими окнами аэропорта валил снег, в зале ожидания грустно толпились люди в шубах, дубленках, куртках и пальто, потому что ночью ударил мороз, лопнули старые трубы, и аэропорт вместе с двумя поселками в пригороде Лесогорска остались без отопления. Трех газовых обогревателей, расставленных возле столиков кафе, явно не хватало. Говорили, что скоро подвезут тепловентиляторы, часа через четыре починят теплотрассу, а там, может, Лесогорск меня отпустит, и я полечу в столицу.
Стрелки часов показывали три пополудни, а рейс обещали запустить к семи вечера.
Я подумала и решила в город не возвращаться. В кафе внутри аэропорта все места были заняты, зато в столовой, расположившейся в отдельном здании на стоянке, несколько столиков еще оставались свободными. Как я поняла, днем здесь кормили котлетами и борщом, а ближе к вечеру открывался бар и крутили диско. Сейчас барная стойка была накрыта бархатным отрезом, а по колонкам ползали тараканы. Подумав, я решила ограничиться пакетированным соком и шоколадным батончиком, у которого имелось одно преимущество – невскрытая упаковка. Антисанитария была, конечно, милой, вполне в ретро-стиле маленького города, но бегать по туалетам в самолете не хотелось.
Мне повезло занять столик у окна, откуда только что ушла недовольная пара. Наверное, нашли что-то такое в борще, отчего оставили все блюда нетронутыми. Я отодвинула тарелки на край стола, решив, что, если пара вернется, сразу уступлю место. С первого взгляда ни в борще, ни в котлетах ничего подозрительного не наблюдалось, значит, дела обстояли еще хуже. Люди проявили мудрость, решив не ругаться с персоналом из-за пропавших продуктов. Опыт подсказывал, что результатом будет лишь испорченное настроение.
Я откупорила сок, развернула шоколадку и стала бездумно пялиться в окно, запорошенное снегом. Нарочно гнала все мысли, чтобы не сомневаться. Неправильно было нарушать порядок, установленный теми, кто контролировал ситуацию, но, если Грач меня помнил, то он должен был знать, что я его нарушу. Из этого следовало, что мой поступок был предсказуем, ответные меры уже приняты, и в проигрыше останусь только я. Метель усилилась, и снег налипал на стекло снаружи. Подумалось, что к семи вечера погода, скорее всего, не улучшится. Может, это был знак, что нужно вернуться? Тюрьма наделила меня мистическим сознанием, и с некоторых пор я стала верить в приметы. Я уже минут двадцать косилась на уборщицу, которая ходила вдоль буфета с пустым ведром, жалуясь бармену, что не может набрать воды из-за сломанного крана. Ведь была же такая примета, что баба с пустым ведром – к беде?
В отличие от аэропорта в столовой работали четыре конвектора, которые весьма неплохо нагрели помещение. Я, наконец, согрелась, уборщица скрылась в подсобке, и я стала присматриваться к буфету, где наливали кофе. Сок оказался приторным, шоколадка несъедобной. О чем я думала, когда я их покупала? Наверное, о том, что когда-то я была сладкоежкой, но тюрьма от сладких вкусов отучала быстро. Сделав глотов и надкусив кусочек, я присоединила сладости к тарелкам с борщом и котлетами. Люди продолжали прибывать, видимо, разведав, где самое теплое место на территории аэропорта. Пришлось для вида подвинуть к себе борщ, потому что задержали еще два рейса, и толпа наседала. У меня забрали соседний стул, но на своем я сидела прочно, и вид имела свирепый. Два мужика с полными подносами тарелок какое-то время хищно кружили вокруг меня, но, не выдержав взгляда, удалились есть на подоконник.
Пока я играла с ними в гляделки, то не заметила, как к моему столику подсела девица, которая уселась на свой большой чемодан.
– Котлету доедать не будете? – прямо спросила она, и не дождавшись ответа, придвинула тарелку к себе.
Дерзкие молодые мне нравились, и я даже хотела предупредить ее о несъедобности продукта, но котлета очень быстро исчезла в ярко накрашенном девичьем рте.
«Ну, и черт с тобой, – хмыкнула я про себя. – Кто-то ведь покупает привокзальные пирожки. Девчонке, наверное, не впервые будет. Главное, чтобы мы не одним рейсом летели».
– Ленка, – через столик ко мне протянулась тощая девичья ладонь с зелеными ногтями. Лак не первой свежести, заусеницы обкусаны до крови, кожа обветренная, между пальцами характерные пятна курильщицы. Ресницы накрашены густо и неумело, стрелки кривые, брови по старинке выщипаны и нарисованы заново. На вид созданию было лет двадцать, но в паспорте могла быть нарисована любая цифра. Больше всего мне понравились в девушке глаза. Хоть они и повидали грязи, но мир в них еще отражался чистым и красивым – как картинка в детской книжке. Увы, долго ей таковой оставаться было не суждено.
– Галя, – представилась я, аккуратно коснувшись протянутых
