где рыба затаилась и куда отправится, если её спугнуть.
В лесу стояла тишина, какая бывает только осенью в безветрие. Лишь изредка до слуха доносилось, как где-то над головой сорвался и полетел вниз сухой лист. Ехать нужно было восемнадцать вёрст. Говорят, что впервые их сосчитал ратник из соседнего села. Тогда шла война, вот он и решил узнать, каково расстояние от города до близлежащих селений и сколько времени надобно, чтобы в случае чужеземного нашествия прийти на подмогу. По такой погоде можно обернуться туда-обратно до вечера. Тем более, что этой дорогой он ездил уже не раз. Сначала с хозяином, потом один.
Внезапно налетевший ветер донёс до него запах зверя, и тут же конь под ним захрипел, взвился на дыбы и, сойдя с дороги, помчался по узкой лесной тропке. Оглянувшись, он увидел стаю волков. Их было столько, сколько пальцев на руке. Хозяин говорил, волки в это время года безопасны, однако они бежали именно за ним. Припав к лошадиной шее, он закрыл глаза, а когда изредка открывал их, видел только, как проносились ветви, стволы деревьев, да под конскими копытами стремительно мелькали разноцветные листья и пожелтевшая хвоя.
– Скорее… Скорее… – приговаривал он.
Сколько это продолжалось? Погоня представлялась ему то бесконечно долгой, то вдруг спрессованной в один судорожный миг. В какое-то мгновение вдруг стало ясно: всё прекратилось. Первым это осознало животное. Оно перешло от стремительного бега на шаг, а потом вовсе остановилось.
Всадник открыл глаза и оглянулся. Никто его не преследовал. Он огляделся. Куда их занесло? Окрестные леса имели непостижимое свойство – в разное время года у них был разный лик. И если человек бывал здесь только летом, он вполне мог заблудиться, попав сюда поздней осенью. Но что-то подсказывало – прежде ему не доводилось бывать в этих местах.
Откуда-то издалека потянуло дымом и запахом человеческого жилища. Понятно, почему волки прекратили преследование. Здесь неподалёку люди. Дурень втянул воздух, как это делают собаки и понял, куда надо ехать. Тропинка вывела его сначала к реке, а потом к высокому частоколу.
– Эй! – громко позвал он и, прислушавшись, повторил: – Эй! Вверху частокола показалась голова.
– Кто будешь?
– От волков спасался. Заблудился я, – пояснил дурень.
– Ну, заходи, коль заблудился.
Ворота открылись, и конь нехотя вошёл внутрь. В то же мгновение чьи-то сильные руки стащили всадника на землю, и два человека принялись бесцеремонно ощупывать его, а третий, выхватив котомку, вытряхнул её содержимое себе под ноги. Дурень, увидев это, ни на шутку испугался. Брать у него было нечего, но берестяная грамота являлась бесценной ношей, которую он обещался доставить хозяину в целости и сохранности.
Его обидчики имели достаточно грозный вид, один держал в руках топор, другой оглоблю, а у того, что выпотрошил котомку, из-за пазухи выглядывал большой нож. В другой час дурень испугался бы ни на шутку, но сегодня, позабыв о собственном страхе, он думал об одном, как забрать бересту.
Когда стало понятно, что взять с него нечего, мужик с густой бородой, тот, что первым показался над частоколом, сказал:
– Что ж ты без гостинцев пожаловал? Хорошо хоть не пешком – на лошади.
Дурень поднялся на ноги, искоса наблюдая, как перебирают его поклажу. Вот на землю покатилась хлебная краюха, вслед за ней полетел в грязь свисток – он сделал его собственноручно и носил с собой повсюду. Маленькую иконку Богородицы лихой человек бросать не стал, а, внимательно рассмотрев, спрятал за пазуху и, сделав шаг, наклонился за холщовым свёртком, в котором хранилась береста. И тут дурень, издав нечеловеческий крик, изо всех сил толкнул его, и, схватив заветный сверток, бросился прочь.
Он мчался по чужим улицам, прижимая бересту к груди как маленького ребёнка. Летел, сломя голову, не переставая кричать. На его отчаянный вопль из домов выскакивали люди. Через мгновение за ним уже неслась толпа. Он подумал, что зря так боялся волков, ведь самое большое, что они могли взять, – это его жизнь. Но не бересту и не обещание, данное хозяину. Свернув в проулок, он ткнулся носом в частокол и понял, дальше бежать некуда. Его преследователи тоже остановились. Они разглядывали чужака как некое заморское чудо. Наконец, из ряда зевак вперёд вышел тот, что обыскивал его котомку.
– Что же ты там прячешь? – спросил он, указывая на свёрток с берестой. – Деньги? Золото? Ты бы отдал по-хорошему. Сам ведь видишь, бежать некуда.
Дурень сделал шаг назад и прижался спиной к частоколу. Люди медленно двинулись к нему, заходя с разных сторон. Он суетно рыскал глазами, понимая, что и вправду никуда не спрячешься. Перед глазами стояло лицо хозяина, доверившего ему тайну, которую он не в состоянии сохранить.
И тут его взгляд вырвал одинокое строение, стоявшее справа, почти вплотную к стене. Издав жуткий вой, в котором отчаянье и последняя надежда слились в одно, он рванул туда. Люди, стоявшие у него на пути, от неожиданности, отпрянули прочь. Несколько прыжков, и дурень, словно раненный медведь, укрылся в берлогу.
По всей видимости, здесь был загон для домашнего скота. Вход оказался невысоким, пришлось согнуться вдвое, чтобы попасть внутрь. Там в куче разбросанной соломы он увидел тёсаное корыто, несколько досок и небольшое бревно. Всё это тотчас использовал, чтобы закрыть вход, а сам сел спиной к нему. Кто-то снаружи попробовал на прочность сооружённый завал. А затем прокричал:
– С голоду сдохнешь, пёс!
– Отпустили бы вы меня, – попросил дурень.
Люди снаружи принялись совещаться. Кто-то предлагал разобрать постройку, другие твердили, надо подождать, пока пленник проголодается и сам запроситься наружу. Но тут все замолчали, и чей-то степенный голос произнёс:
– Дымом его! Выкурить оттуда – и всё! Выползет как миленький, сам всё отдаст.
Когда густой дым повалил в щели, дурень лёг на живот и, уткнувшись носом в солому, стал молиться. Доски и бревно, завалившее вход, ходили ходуном, и было понятно, что рано или поздно они не выдержат натиска и упадут. Дурень стал раскидывать солому и рыть землю так, как это делают собаки. Когда яма стала достаточно глубокой, он, чихая и кашляя упрятал туда бересту и, засыпав тайник землёй и соломой, снова упал ниц.
– Выходи, не обидим. Отдай, что у тебя там есть и ступай с миром, – раздавалось снаружи.
Дым всё больше заполнял маленький загон. И вот через щель в крыше полетела пригоршня искр. Загнанный пленник не видел их. Не увидел он также, как вспыхнула и запылала солома у входа. Он продолжал читать молитвы, временами переходя на разговор с хозяином, в котором клялся сохранить тайну. Когда люди поняли, что происходит, было уже поздно. Из щелей полезли языки пламени. Чужак внутри истошно вопил, но даже не делал попыток вырваться наружу. Бабы и мужики кинулись за водою, а налетевший ветер уже бросал искры на соседние дома…
Я замолчал. Отец выключил магнитофон, выдохнул и сказал:
– Что-то вы, юноша, падки на трагические финалы.
– Я не специально, – пролепетал я. – А что там было написано? В письме, то есть, на бересте?
– Надпись очень простая. Если современным языком: «Кум, за соль рассчитаюсь со сбором урожая».
– Значит он погиб из-за такой мелочи.
– А с чего ты взял, что всё было именно так? – спросил отец.
– Не знаю… Мне кажется, именно так. И ты сам сказал, там написано «кум». Тот человек, которого звали хозяином, тоже просил передать письмо куму.
– Ладно… – сказал отец. Он хотел ещё что-то добавить, но в последний момент передумал и тогда я наконец высказал свою обиду:
– Ты всё время что-то скрываешь, это нечестно. Я больше тебе ничего не расскажу!
Лицо отца побелело, я подумал, что сейчас он начнёт кричать на меня или, что ещё хуже, скажет «ступай в свою комнату». Но его замешательство длилось недолго. Как-то по-новому
