чувствовался запах типографской краски.
Глава 3
— Товарищи, внимание! — раздался писклявый женский голос из рупора. Фу, какой же он неприятный… Этот голос принадлежал Гале, нашему новому комсоргу. Похоже, Валька был прав: хрен редьки не слаще. — Минут через десять уже подъезжаем. Просыпайтесь. Забирайте все свои сумки, вещи. Потом автобус возвращается в Москву!
Я пошевелился, разминаясь. Ну точно, заснул! Разморило. И неудивительно. на такой-то жаре! На солнце, наверное, все тридцать два, если не больше. И дурацкая форма, которая уже почти вся насквозь промокла, мне явно тесновата — явно на размер меньше. За последние два года я раздался в плечах (поспособствовала армейская служба), хотя остался вроде бы таким же стройным. Хорошо, что хоть ботинки подошли. Хотя в такую погоду — только в шлепанцах ходить. Люди, прикорнувшие на соседних сиденьях, тоже зашевелились. Дядька, который сидел впереди меня, перестал обмахиваться своей газетой, потеряв всякую надежду на хоть какую-то прохладу. Такая же полная женщина рядом с ним (возможно, жена), мирно спала, уронив голову ему на плечо и оглушая остальных попутчиков бурными раскатами храпа.
Интересно, а в этом лагере есть кондиционер? Врублю-ка я его сразу на шестнадцать градусов, зайду сейчас в душ — и в номер, отдыхать с дороги. Стоп, какой кондиционер? Тут и вентилятора-то, скорее всего, днем с огнем не сыскать. Да и вряд ли тут номера, как в пятизвездочном люксе. Скорее всего, комната на пять человек, туалет — в коридоре, и это еще — если повезет. А тараканы? Помнится, в общаге я частенько спал с марлей на лице. То ли дело, проснувшись утром, обнаруживаешь на своей подушке малоприятное создание. Тараканов нещадно травили, но они появлялись вновь и вновь — все потому, что вечно голодные студенты прятали еду в комнатах, не надеясь на ее сохранность в общем холодильнике на кухне. Хотя вряд ли тут будут тараканы — все же дети приедут скоро отдыхать. Когда, кстати, сюда нагрянет орава юных строителей коммунизма? И о чем я с ними буду говорить? Дадут руководить отрядом ребят постарше или совсем мелюзгу? А с Валькой мы будем вожатыми одного отряда или разных? Ладно, разберемся на месте.
Автобус еще несколько минут потрясся по ухабам и наконец, громыхая всем, чем можно, лихо подрулил к серо-голубому двухэтажному зданию, где над входом красовалась вывеска: «Юность». Выглядело Надпись выглядела старой и облупленной. А буква "ю — так и вовсе покосилась. Мда, не хотел бы я, чтобы мою юность олицетворяла вот такая надпись.
Валька тем временем проснулся, широко зевнул и, потягиваясь, спросил меня:
— Долго я спал?
— Не знаю, — честно ответил я. — Потому что я тоже спал.
— Ну тогда выдвигайся, и меня выпусти. Теперь спать нам, кажется, не скоро придется.
Мы высыпались из автобуса вместе с толпой и зашагали по дорожке по направлению к главному входу.
— А ты Леньку позовешь на свадьбу? — спросил я Вальку, поправляя жутко неудобный рюкзак за спиной. И как их вообще носили раньше?
— Эмм… — вдруг смутился приятель. — Думаю, вряд ли получится.
— Почему? — искренне изумился я.
— Да он документы забрал, уезжать в Ленинград собирается в сентябре. Сейчас покуролесит со своими бардами, попоет про изгиб гитары желтый, и айда, к разводным мостам…
— В Ленинград? К тебе, что ли? — я ничего не понимал. Из Ленинграда был сам Валька: он перевелся в московский университет после первого семестра на первом курсе из-за каких-то семейных разборок с отчимом. В суть я не вникал — уехал и уехал. Но зачем Леньке ехать в Ленинград, если товарищ тут?
— Да я тут вообще ни при чем, — усмехнулся Валька. — Отчислили его. Он решил, что удачу за хвост ухватил. Надоела ему студенческая жизнь, понимаешь? В общем, когда тебя в армию забрали, подселили ко мне в комнату одного ушлого паренька, Макаром звали. Этот Макар — тоже из Ленинграда, мы с ним, кстати, в одной школе учились, я его помню. Только он в параллельном классе был. Отец у него — спекулянт. Не внешторговец, как у моей Томки, а просто спекулянт. И сына на это дело подсадил. Тот в общагу приносил кое-что, так, по мелочи: джинсы, сигареты, пакеты с рекламой, и продавал. Ну и Леньке предложил маленько подзаработать. У этого Макара канал поставок уже был налажен: познакомился через отца с моряками, которые ходили в загранку. Одному ему не сподручно было работать, вот и взял Леньку в напарники. Им товар для реализации в комнате оставляли: джинсы — оптом за 50 рублей, пакеты с рекламой — по два-три, сигареты St. Mjriz ментоловые — за пять. А Макар с Ленькой уже потом в общаге продавали. Навар у них хороший получался, они даже в рестораны обедать ходили. И я с ними разок за компанию сходил.
— А моряки не могли разве сами продавать? — удивился я. — Вроде товар — самый ходовой.
— Да некогда им было, — пояснил Валька. — Они привезли товар, скинули и уехали. Ты не знаешь их, что ли? Им главное — побыстрее скинуть, чтобы грузом не висело, и в следующий рейс, за новой партией. Покупателей искать они не стали бы, ни до того. А так — очень удобно: в одну точку привезли, скинули, за опт деньги получили — и свободны. Ребята пакеты по пять рублей толкали, сигареты — по десятке, джинсы — по сотне вроде или около того. Подзаработали они неплохо. Я примерно подсчитал — навар у них был, как зарплата инженера за четыре месяца.
Я быстро прикинул в голове. Зарплата инженера за четыре месяца — это сколько? Вроде бы отец говорил, что инженеры получали 120 рублей. Значит, у юных продаванов, решивших обогатиться на жвачках, сигаретах, пакетах и джинсах, доход на одно лицо в месяц выходил под полсотни советских рублей? А это много или мало? Надо посчитать.
Когда я был фальшивым студентом в восьмидесятые, я даже успел разок получить стипендию вместо Матвея Ремизова. Я тогда мысленно извинился перед незнакомым мне пареньком, в чье тело я попал по какому-то странному стечению обстоятельств. В конце концов, если я — временно и есть, он почему бы за него стипендию не получить? Мне выдали аж 40 советских рублей, и на них я мог месяц спокойно жить. Обед в студенческой столовой стоил, кажется, всего 30 копеек.
