не имел, как у них после такого нашлись силы бродить по лесу, вороша снег и подмерзшую листву. Тупой пульсирующей болью отзывалась рука, в которую вцепился волк, однако Ленн пока не решался разговаривать об этом с Тоби. Смотреть, что там – тоже. Он боялся обнаружить под слоем одежды открытую рану. Потому что от заражения или бешенства ему в лесу уже ничего не поможет. И он хотел просто оттянуть этот миг, если там все действительно плохо.
Им крупно повезло, так как хижина, благодаря стараниям Тоби, все-таки нашлась и оказалась вполне себе обжитой, хоть и обычной. Здесь можно было развести огонь, имелась кое-какая еда (сыр и галеты, конечно же, из очевидного, что хранится долго), а главное – вода. Поэтому первым делом они оттерли себя от волчьей крови. На что ушло много времени, так как та въелась чернилами, а окоченевшие пальцы почти не двигались. С перепачканной одеждой пришлось смириться. Бани или хотя бы каких-нибудь тазов здесь не было. Впрочем, даже если бы возможность постирать одежду имелась, они не стали бы делать это прямо сейчас. Оба слишком устали. Устали настолько, что так и не притронулись к ужину. Аппетит пропал.
– Что с рукой? – спросил Тобиас, кивая подбородком в сторону Ленни, когда они под треск горящих в камине дров уже готовились завалиться спать.
Ленн коснулся своего предплечья и размял пальцы.
– Не знаю, – с неохотой сказал он. – Надо бы проверить.
Ленн скинул толстовку и сел рядом с Тоби на край кровати. Стянул тонкую кофту и, оставшись в футболке, затаил дыхание. Тоби придвинулся ближе.
На предплечье полукругом темнели ссадины, но волчьи клыки ни в одном месте руку не прокусили. То ли зверь ослабел после первого удара Тоби, то ли кофта, толстовка и куртка смягчили нападение. То ли все вместе, но от столкновения с волком остались только пятна крови на одежде и синяки. Шок и вымученное состояние на сдачу.
– Повезло, – выдохнул Леннарт.
Вымотанные произошедшими событиями, они просто сидели рядом друг с другом. Ленн хотел поговорить о случившемся, но и одновременно с этим хотел просто лечь спать, чтобы этот страшный день закончился и наступил новый. В котором желательно снег растает, а они наконец выберутся из леса. Взяв Ленни за ладонь, Тоби тщательно осматривал его руку, изучал ссадины и наливающиеся синяки. И старые шрамы.
Долгое время Ленн просто наблюдал за ним, но потом слова сами вырвались наружу.
– Тоби, ты спас меня.
Тобиас вдруг замер и медленно поднял на него взгляд. Прохладные пальцы последний раз скользнули по руке.
– Нет, – замотал он головой, отворачиваюсь корпусом.
– Как нет, когда да?
– Нет, это ты нас спас, а я… я испугался…
Ленн коснулся его дрожащих плеч и попытался повернуть к себе.
– На нас напал волк. Кто бы не испугался? Я тоже боялся, – мягко сказал Ленн. – Ты не должен винить себя, ты поступил смело.
– Я испугался не только волка, – пробубнил Тоби. – Вернее… даже не его больше.
Нахмурившись, Леннарт помотал головой.
– О чем ты бормочешь? Ты, наверное, перенервничал. У тебя нет жара? – спросил Ленн и коснулся его лба, но кожа у Тоби отдавала прохладой. Он пригладил ему растрепавшиеся волосы, и Тоби наконец поднял взгляд. Бледно-голубые глаза заблестели.
– Вчера ты спрашивал, почему я здесь оказался…
– Спрашивал.
Тоби коротко сжал губы и сглотнул. Его едва заметный и аккуратный кадык поднялся и опустился. Ленн изучал каждую черточку его лица, будто видел впервые. Или не совсем так. Сейчас он отчетливо увидел за маской странности, ребячества и детской наивности сильного и смелого человека. Но сомневающегося в себе и потерявшегося.
– Моя причина – это болезнь.
– Ты оказался тут из-за лунатизма, да? Пришел в приступе и потерялся? Или все же причина в другом…
– Нет. Лунатизм, как я уже говорил, выявили побочным эффектом от приема антидепрессантов и кое-каких других препаратов.
Ленни почувствовал, как в желудке медленно расширяется черная дыра страха.
– Каких «других препаратов»? – спросил он словно не своим голосом.
Тобиас тяжело вздохнул.
– Тех, которые лечат… опухоли.
– Опухоли? – едва выдавил из себя Леннарт. – В смысле… ты имеешь в виду…
– Я не хотел об этом рассказывать, – виновато произнес Тоби, и глаза его увлажнились. – Я не заразен!
Ленн поник плечами. Он хотел было обнять Тоби, но… разве это могло помочь? Могло его вылечить? Леннарт вновь заботливо пригладил его волосы, коснувшись лица кончиками пальцев.
– Мне жаль, – тихо произнес он.
– Да, мне тоже.
– Тоби…
– Однажды я взял нож, – сказал Тоби, сомкнув пальцы, будто те действительно стискивали рукоятку, и поднес руку к запястью, – и…
Леннарт накрыл его руки своими.
– Тебе не обязательно рассказывать и вспоминать все в подробностях.
Тобиас медленно повернул голову в его сторону. Взгляд бледных глаз казался стеклянным.
– Я ничего не сделал, – сказал он и, закатав рукава свитера, показал запястья. – Видишь? Ничего нет. Я не решился. Я испугался. Острого ножа…
– И правильно, что не сделал.
– Я настолько слаб, что даже не смог…
– Не надо так говорить! – Ленн схватил его за плечи. – Ты не должен такое говорить!
– Почему? Разве ты не думал о таком после той аварии…
– Нет.
– Врешь.
– Правда нет. Мне было тяжело, да и сейчас по-прежнему тяжело. Но несмотря на то что я остался жив, а брат мой погиб, и я считаю, что тоже должен был, я не думал о…
Тоби вдруг подозрительно прикрыл глаза.
– Я же говорю, что врешь. Потому что ты убиваешь себя чувством вины. Подсознательно и медленно. Это тоже считается. Когда долго копишь внутри плохие эмоции, они в итоге порождают болезни. Приводят, например, к образованию опухолей…
Ленни показалось, что во время повисшей паузы перестали существовать даже звуки горящих дров и начавшегося на улице мокрого снега с дождем. Сейчас он не хотел говорить о себе.
– Неужели не было никого рядом, кто мог бы помочь тебе справиться с такими мыслями? – спросил он, сокрушенно качая головой.
– Для других моя болезнь стала непосильной ношей. Поэтому нет. Не нашлось. Все люди приходят и уходят, – твердо сказал Тобиас. В его голосе слышалась холодная сталь. Леннарт даже удивился, что тот может говорить так. – Потом снова приходят и уходят. Могут говорить, что останутся навсегда или что готовы поддержать в любое время. – Тоби вдруг грустно улыбнулся, и у Ленни замерло тянущее болью сердце, однако сейчас он не хотел обращать внимания на свои недомогания. – Но на самом деле те, кто больше всего говорит, и те, кто говорит красочнее всего, уходят самыми первыми. Даже те, кто считается близкими, или те, кто считает себя
