такими. А в итоге, – продолжал он, и голос его дрогнул, – ты остаешься совсем один. Это грустно, и в этот момент, знаешь, что нужно осознать? – Он сделал паузу. – Что ты всегда и был один, а люди вокруг тебя лишь создают иллюзию поддержки. Поэтому… Как я здесь оказался? Я пришел сам.
– То есть? Ты специально пришел в лес? – изумился Ленн дикости повторенной фразы. – Зачем? Почему?
– Раз я все равно был никому не нужен, то…
Ленни помотал головой, не понимая, он ослышался или что?
– Ты хотел потеряться в лесу, – осознал вдруг Леннарт, округляя глаза от удивления.
Тобиас скользнул по нему взглядом и уставился куда-то в место перед собой. Будто там, перед ним, была распахнутая дверь, и он заглядывал в пустоту за ее порогом. Потому что пустота эта привлекала. Она освобождала от всех негативных эмоций, которые когда-то кипели в Тоби. Но освобождала и от всего хорошего в том числе. И так жаль, что эта чаша весов перевешивала. Неужели ничего хорошего в его жизни не было? Неужели все было так беспросветно? Да, такое случается. Но Ленн думал, что все-таки всегда можно найти свою точку опоры, за которую удержишься, чтобы переждать шторм в жизни, даже если этот шторм кажется непрекращающимся.
– Знаешь, – тихо произнес Леннарт, пытаясь подобрать нужные слова. Голова отказывалась работать после происшествия с волком, а эмоции бились оголенным проводом. Он понимал, что местами мог говорить сумбурно, местами вяло, а порой чересчур эмоционально. И происходящее казалось сном, подернутым пеленой тумана. – Могу сказать одно: если люди так говорили и их действия со словами не сочетались, то, может, такие люди и не нужны в твоем окружении? Лишние люди уходят сами. Не стоит о них горевать.
– Зачем же тогда они всё это говорили?
– А ты уверен, что хочешь их понимать? Они вот тебя понять не захотели…
– Просто интересно, зачем говорить одно, но действовать иначе? Или я просто людей не понимаю?
Леннарт нахмурился.
– Я не знаю, но может… может, эти люди в первую очередь пытались убедить себя, а не тебя? Или… в них говорила обида, потому что когда-то с ними поступили так же, и они просто повторяли, плодя негодование. Иногда не столь важно знать, почему…
Тобиас поник головой.
– Да, возможно. Все так или иначе уходят. И ты тоже, наверное…
Ленн положил ему руку на плечо.
– Тоби, я вижу, что тебе по-прежнему больно. Потому что от тебя отвернулись. Потому что тебя обесценили люди, которые сами себя не ценили. О таком не очень приятно рассказывать. Понимаю, как никто другой. Но спасибо, что доверился и все же рассказал.
Тобиас посмотрел на него и грустно улыбнулся.
– Я боюсь острых вещей, типа ножей, с тех пор как… – Он повел плечами, словно его обдало холодным потоком воздуха. – Но когда увидел, что на тебя напал волк…
Произошедшее въелось в память Ленни короткими эпизодами, в одном из которых Тобиас держал нож, потом взгляд его опускался, и он отряхивал руку так, будто схватился за что-то горячее.
– Я просто рад, что ты жив, Ленн. Но я очень не вовремя испугался. И мне так неприятно от себя. Не зря, значит, я сюда пришел…
Леннарт опустил ладонь на его затылок и приблизился так, что они соприкоснулись кончиками носов.
– Тоби, ты спас меня. Как минимум дважды. И я хочу, чтобы ты знал, – сказал Леннарт и прикрыл веки. – Ты ценный просто потому, что ты есть. И мне не важно, какой болезнью ты болеешь. То, что тебя бросили люди, то, что от тебя отвернулись близкие, – это никаким образом тебя не характеризует. Может быть, если бы у нас было больше времени, или мы бы встретились при иных обстоятельствах, я бы помог тебе быстрее осознать твою ценность. Ты не должен быть здесь. Мы выберемся, но только если ты этого захочешь. А теперь скажи: ты хочешь этого?
– Я… – Тобиас замешкался, и Ленн ощутил его дыхание на своих губах.
От Тоби все так же веяло сладковатой спелой грушей, и у Ленни мурашки бегали по коже. И так странно было ощущать, что сейчас он вел себя раскованнее, чем обычно. Напрямую говорил то, что думал, и признания лились из самого сердца. Возможно, так сказывалось нервное и физическое перенапряжение. А возможно, они действительно стали доверять друг другу. Связал ли их случай или судьба – неважно. Теперь они крепко связаны друг с другом, и этот узел Ленн не хотел развязывать.
– Я хочу, чтобы мы выбрались вместе, – сказал он, поглаживая затылок Тоби. – Иначе не представляю, что буду чувствовать, если ты останешься здесь. Это же дико! Ты не изгой и не зверь. Твое место там, в городе. С людьми, а не здесь, с волками и опасностями на каждом шагу.
Тоби вдруг обессилено поник и прижался головой Ленни к груди.
– Я хочу уйти… с тобой.
Леннарт приобнял его и успокаивающе погладил по спине. Каждая клеточка тела отзывалась странными импульсами. Сердце приглушенно побаливало. Хотелось то ли кричать, то ли плакать, то ли просто молча упасть и не шевелиться. И Тоби будто ощущал то же самое. Да, кажется, они очень сильно перенервничали.
– В таком случае, – сказал Ленн, чувствуя, как у него начал садиться голос, – Лес должен нас отпустить. Ты же говорил, что важно наше общее желание. Теперь оно точно есть, да?
Тобиас утвердительно закачал головой, все еще прижимаясь к нему.
– Давай я принесу воды, мы немного успокоимся и ляжем спать, идет? – спросил Ленн, поглаживая и пропуская между пальцами его волосы.
Тобиас наконец выпрямился и молча кивнул.
Леннарт поднялся, и в глазах резко потемнело. Окружающие звуки притихли, в сердце вдруг стремительно стала нарастать объемная и всепоглощающая боль. Ленн хотел переждать приступ, сделать глубокий вдох и успокоиться, но легкие словно окаменели. Он пошатнулся и не устоял на ногах.
15
Тобиас успел ухватить Ленни за руку, но от падения не спас, хоть это и смягчило приземление. До ужаса побледневший Ленн хмурился, корчился и неразборчиво мычал. Его скрюченные пальцы хватались за ткань футболки, скребли грудь, словно изнутри наружу что-то рвалось. Губы его темнели, приобретая синюшный оттенок.
– Ленн, не умирай, пожалуйста, – взмолился Тоби, резко опустившись рядом с ним на пол. – Ты должен жить, неужели мы зря спаслись от Огонька?
Он приложил ладонь к груди Ленни. Снова в пальцы будто вонзились осколки стекла или множество иголок, но руку Тоби не убрал. Боль, которую он чувствовал сейчас, –
