чайки свадьбы,
С утра стоит галдёж…
Собаку приласкать бы,
Да где её найдёшь!
Всю жизнь встречал – не встретил,
Искал – не отыскал.
Остался только ветер
На чёрных зубьях скал,
Да родственный Икару
Тоскою об ином —
Волны зелёный парус,
Бегущий за окном.
2 ноября 1944,
Кола
11
В серебряный мой переулок
Приходят, когда им не спится,
Царевны с палехских шкатулок,
Ручные драконы и птицы.
Крылец осторожные скрипы
Рождаются в сумраке лунном,
Стареют столетние липы
В цветении росном и юном.
И сон, как нестрогий наставник,
И сам засидевшись с соседкой,
В резные прозрачные ставни
Стучится мохнатою веткой.
В моей деревянной светёлке
От травного запаха горько,
Трубой лебединою с Волги
Плывёт и плывёт темнозорька.
И мне с тишиною земною
Молчать хорошо и тревожно, —
Ты слушаешь вместе со мною
Всё, нами забытое ложно.
Давай же придумаем вместе
Названия звёздам и тварям,
Земле – златокудрой невесте —
Своё удивленье подарим;
Простим суесловие мудрым,
И мудрости их не поверим:
Таким, как грядущее, утром
Мы всю свою будущность мерим.
5 января 1945,
Ярославль
<12. «Я думал, что, в атаках выжив…»>
13. Родина
Ходит седеющий мальчик,
Синими смотрит глазами:
В розовом инее замер
Город, похожий на ларчик.
Дом над рекой перекрёстка —
Детская сказка простая,
Тихо струясь, вырастает
Дым над трубой, как берёзка.
Мальчика тянет под сводом
Старая гулкая площадь,
Мальчику добрая лошадь
Кланяется мимоходом;
И воробьишка лукавый —
Катится серым комочком,
И от домов в одиночку
Старится храм пятиглавый.
Мальчику в городе этом,
Помнится, снились когда-то
Джунгли, моря и солдаты:
Мир был широк и неведом.
Думалось – долгие годы,
А обернулись часами,
А пронеслись парусами
В шквальной игре непогоды.
Тигров не встретил он в джунглях,
Понял: моря мелковаты,
Жёсткие руки солдата
Грел на пылающих углях.
Снился ему издалёка
Город, похожий на ларчик,
Город мечтаний ребячьих,
Сказка любви синеокой.
8 января 1945,
Ярославль
Солдат
Зелёной ракетой
Мы начали ту
Атаку
На дьявольскую высоту.
Над сумрачной Лицей
Огонь закипел,
И ты распрямиться
Не смог, не успел.
Но взглядом неробким
Следил, неживой,
Как бился на сопке
Отряд штурмовой,
Как трижды катились
С вершины кривой,
Как трижды сходились
Опять в штыковой:
Удар
и прыжок —
На вершок,
на аршины,
И рваный флажок
Заалел над вершиной.
В гранитной могиле,
Сухой и крутой,
Тебя мы зарыли
Под той высотой.
На той высоте
До небес взнесена
Во всей красоте
Вековая сосна.
Ей жить – охранять
Твой неначатый бой,
Иголки ронять,
Горевать над тобой.
А мне не избыть,
Не забыть до конца
Твою
не убитую
Ярость бойца.
В окопе холодном,
Безмолвный уже,
Ты всё на исходном
Лежишь рубеже.
И, сжатый в пружину,
Мгновенья,
Года
Готов – на вершину,
В атаку, туда,
Где в пламя рассвета,
Легка и грустна,
Зелёной ракетой
Взлетает сосна.
1945
«Где вода весенняя буровит…»
Где вода весенняя буровит
По оврагам глинистым, крутым,
Не забудет о своей любови
Мать,
С глазами
Грустными, как дым.
И хоть скажут письма ей:
«Наверно —
Умер сын,
Не жди,
Не стоит ждать», —
Всей своей тоскою непомерной
Не поверит извещенью мать.
Принеси ей, ворон,
Череп дикий,
Вымытых глазниц
Раскосый взгляд,
От бровей —
В любце и повилике
По-казачьи
Сдвинутых назад, —
Может, это буду и не я —
Кровь непримиримая моя.
Будет день,
И сын светловолосый,
Сероглазый,
Тонкий, как клинок,
Так же сложит
Череп свой раскосый
Пред любовью первою
У ног;
Нам не суждено любить иначе.
Сердце – в сердце,
Жизнь идёт в придачу!
1945
«Ты думаешь, что я – простак…»
Ты думаешь, что я – простак,
И жизнь поэта – трын-трава…
Наверное, всё это так,
И ты по-своему права.
Есть ярость женская в тебе,
А я уже устал, – прости,
Мне нечем хвастаться в судьбе
И защищаться на пути.
Хотелось просто видеть дом,
Тебя и сына, и сказать:
– Всё, что добуду я трудом,
Бери и правь семьёю, мать!
Вот ты и сын,
Расти его,
А мне не надо ничего.
«Извини…»
Извини,
Я жесток немного,
Перед смертью —
Прости меня.
Как ракета,
Моя дорога
Прошипела среди огня.
Ох и хитрым я был,
