Ознакомительная версия. Доступно 16 страниц из 77
Монкада!
И с ловкостью обезьян люди начали взбираться на деревья, чтобы добраться до крыши отеля. Другие внизу ломали двери. От стен отеля протест разгорелся по всему Икстепеку. Из штаба поступил приказ эвакуировать площадь, но его никто не выполнил. Тогда из казармы выехала кавалерия. Под натиском всадников люди с криками разбежались. На камнях мостовой остались раздавленные соломенные шляпы, и кони топтали женские накидки.
В ярком утреннем свете дело отца Бельтрана и его сообщников превратилось в дело Николаса Монкада. Молодой человек заставил нас позабыть о церкви и других обвиняемых. Падре, Хоакин, Хуан Кариньо, Чарито, доктор и его жена перешли в разряд статистов в трагедии семьи Монкада. Глаза Икстепека были прикованы к Николасу, и его слова чудесным образом пробивали стены здания, где вершился суд, и доходили до площади, передаваясь из уст в уста. Мы знали, что Николас отказывался от еды, которую Франсиско Росас посылал заключенным, и не принимал чистую одежду, которую предлагали ему военные. Ночью, в ведре, принесенном кем-то из стражей, он стирал свою единственную рубашку.
– Да здравствует Николас Монкада! – кричали мои улицы и крыши. Крик множился, как раньше множились плакаты «Да здравствует Христос, Царь наш!», и доходил до зала суда.
Ночью, свернувшись на грязном матрасе, Николас тоскливо слушал этот крик, обдумывая слова, которые скажет на следующий день. Он знал, что оказался в тупике, единственный выход из которого – смерть.
«Мы уедем из Икстепека, сбежим…» – повторяли в детстве он, его брат и сестра. Хуан сбежал первым. Когда Николас подошел к нему, тот лежал на спине, и взгляд его был навечно устремлен к звездам. «Двигайся, сученыш, что встал!» – услышал он, когда его отвели от тела Хуана. «Я лягу лицом вниз, чтобы не унести с собой ничего из этого предавшего нас города…» – И Николас не смог заплакать. Ошеломленный уходом брата, он даже не заметил, как солдаты связали ему за спиной руки. «Мы уедем из Икстепека…» Все трое хотели сбежать, чтобы однажды вернуться и принести в город свежий воздух. Когда за ним закрыли дверь камеры, Николас так и остался стоять, пытаясь выяснить, где Хуан.
Почему Хуанито? В один миг он вырвался из рук Николаса и Изабель и сбежал в иные места. «Здесь за иллюзию платят жизнью», – слышался ему голос Фелипе Уртадо в провонявшей солдатским потом ночи. Потом он встретил рассвет перед тем, как дать свое первое показание, и стражник сообщил ему, что Изабель провела эту ночь с генералом Росасом. «Пусть сдохнет!» В присутствии Росаса Николас не плакал, но не видел лица Хусто Короны, задававшего ему вопросы. «Кровь невинных смывает грехи…» – звучал в его ушах голос Доротеи, как в детстве, когда она рассказывала им сказку, а голос Короны раздавался, как бессмысленный шум. А что тогда с кровью, пролившейся на камни Лас-Крусес? И во дворе Доротеи? Чьи грехи она смыла? Уж точно не грехи Изабель, запертой в отеле «Хардин». Гнев Николаса выродился в усталость, а жизнь его сжалась до одного грязного разрушенного дня. Предательство сестры обрекло Николаса проживать обломки этого дня, как будто бы он остался целым. Он заставлял себя смотреть на генерала безучастно, а сам пытался понять, что же случилось в ту ночь, когда они уехали в Тетелу, чтобы через пару дней вернуться в Икстепек за отцом Бельтраном и доном Роке. Всем им было грустно. Они укрылись под тенью Рима и Карфагена и там поговорили в последний раз.
– Вам вообще важно, жив священник или мертв? – спросила Изабель.
– Нет, – ответили братья.
– Падре должен спасать его дружок Родольфито, чтоб он и дальше благословлял земли, которые тот крадет…
Братья рассмеялись злой шутке Изабель.
– Глупая! Это наша дверь на свободу.
Теперь эта «дверь» закрылась за ним в тюрьме Икстепека.
В тот вечер, под яблонями в своем доме, они верили, что сумеют разрушить проклятие Франсиско Росаса. Так они и говорили друг другу. Затем, притихнув, бросали мелкие камни по колоннам муравьев, которые торопливо уносили листья, украденные с акаций.
– Думаешь, у нас получится? – спросил Николас, сидя под сенью Карфагена.
– Убирайся из Карфагена, иди в Рим! – крикнул Хуан, скрещивая пальцы и суеверно касаясь коры дерева, названного в честь победителей, чтобы отогнать несчастье. Под ветвями Рима они с ненавистью говорили об Икстепеке и вспоминали широкое, пухлое лицо доньи Эльвиры и ее слова: «Иногда верное решение – самое простое».
– Если что-то пойдет не так, у Родольфито есть деньги, – решили они.
В тюрьме воспоминания приходили к Николасу рассыпанными на кусочки. «Если что-то пойдет не так…» – Он ясно услышал эти слова, пропитанные острым запахом прошлого. Прошлое, которое уже не было его собственным. Николас, произносящий те слова, был кем-то другим, отдельным от Николаса, вспоминающего в тюрьме первого Николаса. Между ними не было связи. Тот, другой Николас жил другой жизнью, отличной от жизни нынешнего Николаса. Он остался в мире, отделенном от мира теперешнего Николаса, который пытался вспомнить первого, как неуловимый сон. Как и Изабель, он не помнил, как именно выглядел его дом, не помнил дни, проведенные в нем. Теперь его домом была куча забытых руин в пыльном городе без истории. Теперь его прошлое – тюремная камера в Икстепеке с ее вечной стражей. Зато свое будущее Николас помнил очень хорошо: это была чудесная героическая смерть в долине Икстепека. И предательство Изабель ее уничтожило. Они больше не смогут приблизиться к тайне своего будущего. А Хуан? Николас осознал, что его брат умер так, как и собирался умереть: весь целиком, один, без Изабель. Это были его волосы, его глаза, его ноги, которые застыли в неподвижном ужасе. Он будет разлагаться изнутри, как вздувшиеся тела мертвых, которые в детстве они видели на равнинах Икстепека. Он не избежал преступления, не избежал смерти города. Николас упорно пытался представить, что бы сделала Изабель, чтобы встретиться с ними в этом будущем, таком близком, точно дверь его камеры. «Нет! Она не может остаться здесь. Не может нас оставить здесь!» И видел равнины своего детства, кишащие мертвыми. «Мы уедем из Икстепека, мы сбежим!»
– Эй, парень, чего не спишь? – спросил один из солдат, услыхавший его плач посреди ночи.
– Ты что, с ума сошел, я сплю, – с притворным удивлением отозвался Николас.
Слабость он считал непростительной и замкнулся в своей гордости. Он пытался скрыть от судей усталость и весь ужас своего одиночества.
– Да, я кристеро, я хотел присоединиться к восставшим в Халиско. Мы с моим покойным братом купили оружие.
Признания Николаса вызывали у нас дрожь. Он
Ознакомительная версия. Доступно 16 страниц из 77
