из этого даже соревнование — чемпион «сдал» за день штук шестьдесят, после чего три дня лежал с задранными ногами.
Причем никакие «домашние средства» вроде нафталина, керосина или эфирных масел, не помоглали. Только резать да терпеть. Правда, наша резидентура в Буэнос-айресе закупила и отправила нам бочку «патентованного» репеллента, но я отнесся к сообщению с известным скепсисом — нет еще той убойной химии, от которой дохнет все членистоногое, даже ДДТ еще не открыт.
— Врачи ладно, но остальные, зачем они вообще нужны? — не унимался курчавый. — Мы воевать ехали!
Знаю, знаю — «… а не по телефону разговаривать».
— Зачем нужны? Чтобы ты грязью не зарос, например, — оторвался от записей Хэмингуэй.
Под навесом опять захихикали — курчавый даже на фоне не слишком чистой формы у остальных выглядел бомжевато, а к Эрнесту относились с уважением. Еще бы, если «писака-гринго» спуску не давал, а самым борзым расквасил пару носов.
— К тому же, кроме медиков, есть и другие специалисты, — продолжил я. — Вот ты на радиостанции умеешь работать? Нет? А кто тогда должен связь держать?
— Получается, — встал командир третьего взвода автороты, — мы сюда не воевать приехали, а грузовики водить? Мы так не договаривались!
Ну вот опять. Долбишь, долбишь…
— Современная война — это не только и не столько перестрелки и штыковые атаки. Товарищи из других стран, кто успел повоевать, могут это подтвердить.
Волонтеры-иностранцы важно закивали.
— Нам нужно, чтобы любой боец в любую минуту был здоров, сыт, одет, обут, снаряжен и снабжен всем необходимым!
— А расчески нам так и не привезли! — вякнул курчавый.
— Правильно, в полевых условиях лучше бриться наголо.
— А сам-то не бреешься!
— Хм… а пошли, только все разом!
— Замучаемся волосы вытряхивать! — предложение ожидаемо энтузиазма не вызвало.
Но у меня был козырь:
— Водовозка пришла, кто постригся — моется.
Очередь образовалась мгновенно, и пять человек с ручными машинками принялись за дело — заматывали простыней и вжик-вжик-вжик срезали отросшее. Иногда подопытные вскрикивали, когда не слишком опытный парикмахер цеплял слишком большой клок волос, но терпели до конца.
Две бурильные установки (больше не нашлось), войлочные и угольные фильтры для воды я выписал из Буэнос-Айреса, но они еще не дошли. Вода ведь в Чако есть — между привычными к засухе ксерофитами тут и там растут зеленые рощи-ислас, что говорит о близости подпочвенной влаги.
Влез в тенек такой рощи, пробурил дырку-другую, отфильтровал и наслаждайся. А где бурить — укажут лозоходцы, они тут вполне эффективно заменяли геологоразведку и водяные горизонты определяли весьма уверенно. Во всяком случае, никто колодец без них рыть не начинал.
— Илья Григорьевич, — повернулся я к Эренбургу, наблюдавшему за растущей кучей срезанных волос. — Надо бы памятку по тыловому обеспечению и по ротации написать, а то вон какие вопросы задают, и главное, кто! Это же командиры, представляю, что в головах у рядовых бойцов творится.
Эренбург вздохнул (ну а кто любит лишнюю работу?), но согласился:
— До послезавтра сделаю.
— Обязательно укажите, что тыловиков, может, и слишком много, но впереди у нас большие события, делаем на вырост.
После ужина совещание, пользуясь относительной вечерней прохладой, продолжил Хосе:
— Парагвай переносит операции в северную часть Чако, там очень неровный рельеф, лабиринт неглубоких каньяд. Метров триста — и вы уже не увидите, что происходит у соседей. Поэтому особое внимание на боевое охранение, сторожевую службу и наблюдение!
— Только зря ботинки стаптываем, боливийцы ослабли, мы при нападении отобьемся! — все тот же лысый, недавно бывший курчавым, изображал главного оппонента.
И нес в массы принцип «в жизни всегда есть место подвигу». Так-то да, но лучше держаться от этого места подальше.
— Вы что думаете, за два месяца научились воевать? — воздвигся я над столом. — Дисциплина слабая, одно бахвальство!
— Мы разбили боливийцев!
— Не мы, а парагвайцы. Мы только помогли им.
— Мы все атаки отразили!
— Еще бы, при таком превосходстве в огневой мощи! Так что вы эту самоуверенность бросьте, она до добра не доведет. Жаль нет с нами товарища Нестора, он бы мог многое на эту тему рассказать.
Но много рассказал и товарищ Хосе. Его слушали гораздо внимательней, чем меня — как бы анархисты ни хорохорились в своем непризнании авторитетов, на самом деле их лидеры эти самые авторитеты и есть.
Хосе разобрал бой на 31-м километре, упирая на сознательную дисциплину, Хавьер рассказал подробности рейда, но все чуть было не испортил Умберто.
Он весь день, к моему удивлению, помалкивал, но под конец встал:
— Почему мы вообще воююм за интерес империалистических держав?
И нехорошо так зыркнул в мою сторону. Что характерно — никто не возразил, Хосе для себя все давно решил, а вот остальные, видимо, задавались тем же вопросом…
Ну, раз так, опять молчаливое сопротивление преодолевать мне:
— Как вы знаете, мы приехали сюда, чтобы научится воевать, чтобы научиться использовать технику, чтобы иметь возможность при необходимости создать народную армию для защиты республики.
— Учиться можно и дома!
— Дома мы пока слабы и в случае поражения многим из вас грозит расстрел. Здесь же — максимум плен.
Меня накрыло удивительное ощущение: я физически чувствовал, как эти упрямые головы отталкивают мысль, которую я пытаюсь в них вложить. Но вместо растерянности во мне взыграло самолюбие: неужели я, такой умный, опытный и образованный, не сумею убедить? И так меня проперло, что я задвинул первую в своей жизни речь на полчаса.
Выдал все, о чем думал, что знал и умел, приводил десятки примеров, вспоминал Гражданскую в России и завершил триумфальным пассажем о необходимости учиться военному делу настоящим образом.
И сам себя испугался, но тут же выдохнул с облегчением: Кольцова-то нет, спалить меня некому! Эренбург же мои слова пропустил мимо ушей, а остальные источника наверняка не знали.
Я поспешно переключился на минно-взрывную подготовку и раздал заготовленные чертежи — коробка с подвижной крышкой, внутри немного взрывчатки и ампула-детонатор. Почти советская ПМД-6, только еще проще. Для скептиков подготовил имитацию срабатывания — уронили на мину кусок бревна, взрыв разнес его в щепки.
Расходились непривычно тихо, только Хемингуэй громко спорил с экс-курчавым.
Вот что у нас хорошо — так это авиация. Сева и два пилота из числа наших курсантов аэроклуба даром что пылинки с самолетов не сдували, хотя летали ежедневно, для практики. Сева таскал обоих за
