собой ведомыми, заставлял ходить друг на друга в атаки и вообще старался дать молодым как можно больше практики. Техники, разумеется ворчали — каждый раз надо «аэрокобры» обиходить, проверить, заправить, смазать, но дело свое делали исправно.
Сегодня в запах бензина вплелась нотка краски, и я решил было, что опять подкрашивают фюзеляжи, но нет. Все три красавца демонстрировали голубое пузо и землисто-зеленоватого цвета спинку (камуфляж мы решили приберечь на потом), а на крыльях, корпусе и киле несли так приятные Севиному сердцу сине-бело-красные цвета Парагвая.
У крайнего самолета возились двое с небольшим трафаретом. Я присмотрелся — наша стандартная буква «А» в круге, одна штука. На втором самолета тоже одна, на третьем — три.
— За сбитых, jefe, — пояснил вынырнувший из-под навеса Марченко.
— Да я уж догадался. Как машины?
— Тьфу-тьфу-тьфу, — поплевал, чтобы не сглазить, Сева, — все отлично. Приборы работают, движки крутят, рация вообще выше всяких похвал. Надел шлем и все, разве что тангенту куда-нибудь поудобнее переставить.
— А ну-ка, покажи…
Полчаса я провел в кресле летчика, следуя указаниям стоявшего на крыле и пытаясь вычислить, куда лучше воткнуть кнопку приема-передачи. Самое удобное место, конечно, на рукоятке управления, но там же и гашетка, спутать — как два байта переслать.
Очередной груз успел вовремя, точнехонько утром 24 декабря, к празднованию Рождества. Так-то анархисты безбожники, но многовековая традиция, то-се, опять же, лишний повод выпить и закусить.
К тому же Панчо, который с утра вился коршуном над тремя ящиками, обещал к вечеру большой сюрприз и весь день со своими ребятами тянул провода от грузовика, сколачивал, таскал, натягивал… После торжественной службы, на которой мы присутствовали «по должности», Панчо пригласил «на кино» оставшихся в Исла-Пой офицеров (Эстигаррибия и многие другие предпочли сгонять до Асунсьона, встретить праздник по-семейному).
Днем мы устроили торжественный обед, хотя меню разнообразием не блистало — мясо, маниока, кукурузный хлеб чипа гуасу. Зато каждому бойцу перепало по банке консервированных персиков и плитке шоколада. А уж апельсинового сока было вообще залейся.
А вечером все ломанулись к нам. Новый кинопроектор с динамиками, новые фильмы с музыкой и речью, и пофиг, что они на английском — несколько человек язык знали и перевели. Новые, еще не дошедшие даже до Буэнос-айреса ленты — «Кинг-Конг», «Человек-невидимка», «Римские сплетни»…
Я предполагал, что наибольший успех выпадет на долю гигантской обезьяны, но абсолютным фаворитом стала комедия про заснувшего и попавшего во сне в Древний Рим американского почтальона — из-за полуголых (а в одной сцене прикрытых только длинными волосами) танцовщиц. «Зал» ревел, как может реветь только одичавшая мужская компания.
Наверное, до конца перемирия через кинопередвижку Панчо прошла вся парагвайская армия. Во всяком случае, «кинозал» пришлось ставить на склон оврага, а полотно растягивать на другом склоне и во всей ложбине свободного места на было.
Но все рано или поздно кончается, закончилось и перемирие. Насмотревшись на тренировки LRCG, Эстигаррибия решил возродить Guerrilleros de la muerte* для действий на коммуникациях противника. Их прежний вариант, созданный с подачи Беляева, был неплох ровно до того момента, как боливийцы начали охранять коммуникации, но более серьезное вооружение LRCG давало все шансы на успех.
Guerrilleros de la muerte — диверсионные группы «Партизаны смерти», действовавшие в 1931−32 годах.
Возвращаться в окопы никому не хотелось, и целый месяц вместо лихих заруб стороны перестреливались патрулями да летали на разведку.
Но за время перемирия и паузы боливийцы не только воссоздали армию, но и отгрохали солидную (по чакским меркам, конечно) линию обороны с опорой на фортины Ла-Чина, Магариньос и реку Пилькомайо. С дзотами и траншеями в полный рост — как сапер, я прямо гордился своим неизвестным коллегой с той стороны фронта. Ну и заставлял своих бойцов тренироваться и строгать коробки для мин, чтобы не расслаблялись.
Мне расслабиться не дали сообщения от Оси, которого угораздило приехать в Париж аккурат во время то ли кризиса, то ли путча — с пальбой, тремя десятками убитых и почти полутора тысячами раненых. Но полиция справилась, по результатам левые сплотились, правые тоже собрались в кучу, и все точили друг на друга зубы.
А генерал Эстигаррибия точил зубы на боливийскую «линию Мажино»:
— Сеньоры, главная проблема боливийцев в том, что фортины не имеют прямой связи.
Мы все дружно проследили за генеральским пальцем на карте: ну да, между фортинами по прямой восемьдесят километров дебрей, а по дорогам — двести сорок!
— Сейчас противник перебрасывает из Магариньяса подкрепления в Ла-Чину. Чтобы предотвратить это, приказываю 1-й дивизии полковника Фернандеса провести отвлекающую атаку, а силам сеньора Грандера при необходимости поддержать дивизию.
Вечером, после сиесты, тщательно проверили, заправили и подготовили к маршу технику и снаряжение, а с утра выдвинулись вторым эшелоном за парагвайцами. Они справлялись и без нас и даже взяли парочку дзотов, но на второй день стало ясно, что боливийцы уже не те. Противостоящая армия состояла из новобранцев во главе с неопытными офицерами, отбивались они кое-как, вплоть до того, что на большинстве пулеметов неверно выставили прицелы.
Эстигаррибия приказал усилить нажим, 1-я дивизия атаковала и продвинулась на семь километров к Магариньясу. Появление из-за ее спины танков и САУ Хосе (он даже поставил в линию ЗСУ для пущего эффекта), с «тачанками» Хавьера в промежутках, да еще с пальбой из всех стволов стало для только что призванных настоящим шоком.
Боливийцы дрогнули и побежали, парагвайцы ломанулись в штыки и мачете, к фортину мы подошли, что называется, «на плечах отступающего противника». Группа Хосе рванулась вперед и отсекла дорогу, окружив в Магариньясе тысячи полторы боливийцев с техникой и запасами, они даже не успели сжечь укрепления и завалить колодцы.
У них, объезжая редкие воронки, выстраивались парагвайские водовозки, а соплеменные интенданты описывали захваченное в фортине, отгоняя слетевшихся на халяву патапилас.
Мы же снова собрали командиров, на этот раз чтобы показать, как надо закапываться в землю. Но это привело к большой ругани. Умберто словил головокружение от успехов, а Хосе пытался ему втолковать, что обучение еще только начинается.
— Мы разбили боливийцев!
— Умберто, необученных новичков разбить много усилий не надо!
— Зато без потерь!
Да, очень все удачно повернулось, у парагвайцев всего десять убитых, у нас вообще ни одного, даже две санитарные потери не по ранению, а вывих и ожог.
— А сядь в эти траншеи прежняя боливийская дивизия — мы бы умылись кровью!
— Так мы бы ее атаковали иначе! — некогда курчавый взводный все
