такое окаянство. Удар под дых, дуплет в спину. И думать даже больно. На стороне врага… И что теперь? Забыть? Решительно невозможно. В конце концов, сдержав натиск эмоций и собрав все свое хладнокровие, твердо решил ничего не делать, пока тем или иным способом не добудет более подробные сведения. А теперь – спать. Любым путем, хоть с валерианой в водке. Через 5 часов – наступление, и Бог весть когда еще удастся отдохнуть.
Разве мог он представить, что этой ночью внезапный десант белых поставит под удар его штаб и обезглавит дивизию?
* * *
Россыпи выстрелов раздались внезапно – в темноте да спросонок – не разобрать, где свои, где враги, откуда нападение. Куда смотрели часовые?
– Гусев, Чадов, ко мне!
В ответ перестрелка. Перекатываясь по земле, Шевцов добрался до штаба – комиссар Чадов у входа недвижим на земле. Мерцают деловитые тени, пока Шевцов, вжавшись в ограду палисадника, пытается оценить ситуацию. Поздно. У ограды встряхивает испуганной головой комиссарский иргеневый – Шевцов потянулся к поводу, но проклятая травяная утроба опасливо отпрянула прочь. Рывок, еще рывок – и обнаруженный военспец уже отчаянно пинает пятками рыжее мохнатое брюхо, понукая жеребца. Вослед раздались зловещие залпы.
* * *
Шевцов, не чуя сковывающего утреннего холода, вонзил взгляд в небо:
– Господи, неужели пора?
Он припоминал прошедшую жизнь и сгорал от стыда. Горечь воспоминаний травила душу. Родник слез, прорвавшись в груди, смывал все постыдное, каплями сползая по прокопченной коже.
– Не смею и прощения просить… Но Тебе – источнику милости и человеколюбия – все подвластно… помяни меня!
Мысленно обратился к близким. В первую очередь, солнечно вспомнил о Варе – как жаль, что не успел проститься. Тоска по любимой охватила его. Он бредил ею у не согревающих привальных костров, в ознобных походных ночах, на шатких тропах болот, на нескончаемых пыльных дорогах в кровавящих ноги сапогах. Ее горячие молитвы и нежный образ вырывали его из звенящего помраченья, из заваленных обломками навесов, снесенных шквальным огнем окопных укреплений, из раздирающего внутренности, удушающего гриппозного жара, из вездесущего, липкого ужаса расстрела пленных, из нестерпимой и непоправимой отупляющей боли от потери товарищей, из приступов дурманящей сознание, болезненной ненависти.
Как бы он хотел обнять ее сейчас. Как же прежде могли занимать его такие пустяки – на белой или красной она стороне. Какое это теперь имеет значение? Только одно важно: он мысленно всегда с ней. А она точно ждет и верит в его возвращение – живым.
Гордо иду я в пути.
Ты веришь в меня?
Мчатся мои корабли
Ты веришь в меня?
Дай Бог для тебя ветер попутный,
Бурей разбиты они —
Ты веришь в меня?
Тонут мои корабли!
Ты веришь в меня!
Дай Бог для тебя ветер попутный![37]
«Варя, Варенька, солнышко мое…» Тонкие лучики сознания угасали в Шевцове. Он застывал. В тумане, цеплявшемся за редкий перелесок, как уплывающая душа за хрупкую жизнь, отдаленно перекликались грудные голоса санитарок, прочесывавших местность.
* * *
Перепачканные тяжелой глиной сапоги с трудом выдергивались из оттаявшей грязи. Худосочная, хлипкая девочка Тина склонилась над убитым: вдруг дышит? Увы, и пульса не прощупывается. Спи, раб Божий, вечным сном… Прости, что остаешься непогребенным. Вон на травяной проталинке то, что было недавно живым человеком, – закоченевший совсем. Тина прощупала шею: неужели? Тонкие толчки под пальцами. Или показалось? Собственное пульсирование в подушечках?
– Дарья Ивановна… – шепотом, бессознательно опасаясь накликать таинство смерти, подозвала Тина.
– Нашла? Сейчас подойду. Тина… это же красный командир. Умом повредилась?
– Тоже ведь русский человек, – подавленно отозвалась санитарка.
Ширококостная красавица Дарья, сурово сжав и без того строгие губы, неприязненно оглядела обескровленный профиль поверженного противника:
– Гляди, благородный какой. Породистый.
– Красив, как заморский принц, – елейно подсказала Тина.
– Довольно розовых соплей. Точно живой?
– Пульс еле-еле. Но дышит. На боль только морщится.
– Замерзший. Вряд ли. Пойдем-ка дальше.
– Дарьюшка, душенька! – взмолилась Тина. – Ведь и твой брат где-то в Красной… Может, за твою доброту и его кто-то в беде помилует?
Этот довод стал решающим. Дарья Ивановна переборола сомнения, ухватившись за край носилок:
– И что расселась? Мне одной нести?
Девушки доставили носилки к сортировочному пункту, вызвали медсестру:
– Анастасия Павловна! Мы тут раненого эвакуировали… Только его все равно расстреляют…
Медсестра разглядела характерные петлички.
– Девоньки… Вы что?
– Анастасия Павловна! Жалко как-то.
Анастасия Павловна быстро оглянулась по сторонам и принялась спешно отдирать знаки различия.
– Еще что-то было?
Тина протянула сложенное удостоверение: военный специалист в должности командующего 1-ой пехотной дивизии РККА, Шевцов Валерий Валерьянович.
Анастасия Павловна быстро приняла бумагу и убрала:
– Вы ничего не видели, девочки. Поняли?
Тина выдохнула влюбленно:
– Спасибо, Анастасия Павловна! Вы – человек!
– Полно. Дарья Ивановна?
– Могли и не спрашивать.
– Скорее в хирургическое.
* * *
Взъерошенный старший лекарь метался по приемному отделению:
– Что там, Настюша? Прошел по сортировке? Какой срочности?
– Кандидат на операцию. Слабый пульс: ранение паха. Но вроде венозное – гематомой передавило, больше пока не кровит. Наверняка, болевой шок. Худо-бедно, давление держит, на боль реагирует. Дышит самостоятельно. Ну, и переохлаждение, конечно.
– Полагаете, вытянет операцию?
– Пробу крови взяли, группу определили, трансфузию устанавливаем. Морфин ввели. Грелками обложили. Кислородную подушку обеспечили. Пока тяжко стабилен.
– Добро – дадим богатырю шанс. Бреем, обрабатываем низ живота с пахом и накрываем, голубушки! Варвара Николаевна, принимайте туловище на операцию.
* * *
После недавней доставки с передовой Варвара Николаевна работала в операционной, точно в конвейерной, едва держась на ногах. Окончив смену, заполняла операционные отчеты. В сестринской полумрак – экономия электричества. Засветив поярче скупой керосиновый фитиль, поднесла к глазам очередной листок: «Фамилия, имя, отчество, год рождения, звание – не установлены. Причина операции: проникающее пулевое ранение правой паховой области… Ведущий хирург… Ассистировали… Произведена… Подсчет инструментов… Операционная потеря крови…». Варвара Николаевна непроизвольно зевнула, склоняясь книзу головой.
– Варюша, спишь?
– Нет, Настенька, что такое? Почему отдыхать не идешь?
– Варвара Николаевна… тут такое дело… Не знаю, как и признаться.
– Неужели ты опустошила спиртовой тайник доктора Калинного?
– Мне не до шуток… У нас могут быть неприятности. По линии контрразведки.
Варвара Николаевна выпрямилась, стряхнув остатки сна:
– Двери плотно закрыла? Продолжай.
– Мы скрыли форму красноармейца… Военспеца из командного состава. Он прооперирован и спит пока. Но завтра им заинтересуются – личность ведь не установлена.
– Он пришел в себя?
– В последний час не проверяла.
– Пойдем, Настя. Надо его подготовить.
Девушки тайком пробрались в палаты,
