обнаружили двести рублей наличными, а в нижнем ящике платяного шкафа под простынями нашли совершенно чистые, завернутые в бумагу бланки приходных кассовых ордеров со всеми необходимыми трестовскими печатями. Костетов принялся оправдываться.
— Запамятовал, знаете ли, ей-богу, запамятовал, — постукивал он себя по покрытой мелкими, черными как смоль кудряшками, голове. — Были ведь у меня там действительно деньги и ордера эти. Только... почему они ворованные? Это неправда.
Дальше их с женой допрашивали уже порознь.
Как и предполагал Пантюхов, шофер ничего не сказал о взятках. Встречали Боровца по дороге из треста? Верно — встречали. И в ресторане в Тбилиси обедали. Но чтобы Василий Иванович деньги Степану Григорьевичу передавал — такого не помню, — не слишком твердо, но упрямо повторял шофер.
Зато получение «премиальных» переводов от спецмонтажного управления Валентин Петрович признал абсолютно безоговорочно.
— Боровец высылал, а я не отказывался. Правда, жене про эти деньги не говорил.
Подтвердил он и доставку телевизора на дом Хмельнову.
— Василий Иванович привез из Новосибирска, а мы со Степаном Григорьевичем прямо на квартиру Виталию Борисовичу доставили. Товарищ Хмельнов очень радовался, что изображение хорошее: «Не зря, — говорит, — на нем Знак качества поставлен!»
И что еще было немаловажным для Пантюхова — Костетов засвидетельствовал получение Филипповым трехконфорочной газовой плиты от спецмонтажного управления.
— Получили мы ее на товарной станции Казанского вокзала, — охотно пояснил он. — Подъехали втроем. Я, управляющий и его сын Юрий. Степан Григорьевич расписался в соответствующих документах. Погрузили в багажник. Он не закрылся, веревкой пришлось подвязать. И прямиком на дачу переправили.
Про бланки приходных ордеров Валентин Петрович ответил туманно: нашел, дескать, на лестничной площадке в тресте. Подобрал на всякий случай — авось пригодятся.
Леонид Тимофеевич беседовал с шофером, а в соседней комнате давала показания его жена Наталья Ивановна.
— Я на электроламповом заводе работаю. Рабочей, — со страхом глядя на Ветрова, сбивчиво разъясняла она. — Сегодня мне в ночную. Муж получает в месяц, в среднем, сто сорок рублей. Ни про какие премии он мне не говорил и никогда их не приносил. Разве только... — Наталья Ивановна отложила в сторону баллончик с таблетками валидола. — Да нет — это, наверное, ерунда, — махнула она рукой.
— Что именно? — полюбопытствовал старший лейтенант.
— Ну иногда, — неуверенно начала супруга Костетова, — муж приносил домой мясо и другие продукты. А денег на них у меня не брал. Но я думала, что он просто мог подработать на своей машине. — Ее мягкие бледно-голубые глаза словно стекленели, когда она сталкивалась взглядом со следователем. Перепись их нехитрого имущества и наложение на него ареста сразили ее совершенно.
Отправив Карташова на почту для изъятия бланков телеграфных переводов, по которым шофер Филиппова получал деньги со спецмонтажного управления, Пантюхов, Ветров и лейтенант-москвич поехали в Домодедово встречать управляющего.
— Об одном переживаю, — прикрывая глаза рукой от слепящего света фар встречных машин, повернулся капитан к Ветрову, — пока буду санкцию на арест Филиппова пробивать, он проинструктирует жену на десять ходов вперед: что говорить в этом, а что в другом случае. И ничего не поделаешь. Не имею права его немедленно изолировать, — хлопнул он кожаной перчаткой по мягкому сиденью.
— Не успеет, — озабоченно глянул на светящийся в полутьме салона циферблат наручных часов Ветров. — Я пытался с ней связаться вчера, кое-что дополнительно выяснить. Звонил, даже заезжал домой. В дверях нашел записку: «Юра, ключ у соседей». Юра — это сын. Он сейчас в армии. Соседка сказала, что Филипповой звонила сестра из Латвии. Сердечный приступ у матери. Ну и Филиппова, хотя мы и брали у нее подписку о невыезде, срочно выехала в Даугавпилс. Так что пока, Леонид Тимофеевич, опасаться нечего. Правда... — старший лейтенант вдруг замолк.
— Что, правда?
— Соседка еще сказала, что Филиппова вызвала сына телеграммой. Он звонил и сообщил, что отпустят его не раньше, чем через два дня. Филиппова оставила соседке ключ и велела передать сыну, в случае его появления, что, если матери станет лучше, двадцатого вечером она постарается вернуться.
— Так... — протянул Пантюхов. — Значит, у нас в запасе сутки. — Пантюхов чиркнул было зажигалкой, но тут же погасил вспыхнувшее было пламя. — Скверно! Очень скверно, мои дорогие.
Некоторое время в салоне стояла тишина, нарушаемая лишь негромкой музыкой.
— Ну что ж, — прервал затянувшуюся паузу Пантюхов. — Будем поступать сообразно обстоятельствам. Выбора у нас нет. Хорошо хоть сутки имеются. И то хлеб при нашей бедности.
«Сутки, — хмыкнул про себя Ветров. — Да что за сутки в союзной прокуратуре выбьешь! И вообще, выбьешь ли там что-либо, даже за десять». Но вслух высказать свои сомнения старший лейтенант не решился.
В аэропорт они добрались вовремя. Новосибирский рейс запаздывал. Оставив машину возле аэровокзала, Леонид Тимофеевич прошел в зал к справочному бюро. Здесь обо всех изменениях в расписании он узнает в первую очередь. И не привлекая к себе внимания.
«Прибывает самолет Ту-134, рейсом из Новосибирска», — объявил, наконец, диктор. Значит, пора. Пантюхов направился к выходу на перрон.
Степан Григорьевич сходил по трапу последним. Церемонно раскланявшись на прощанье с симпатичной стюардессой, он поднял повыше воротник пальто, заслонившись от пронзительного ветра.
Приложив руку к глазам, управляющий, вероятно, пытался отыскать взглядом в белесоватой, заполненной кружащимися снежинками, пелене свою служебную машину. Кто-то тронул его за рукав. От неожиданности управляющий вздрогнул.
— Карета подана — прошу. — Филиппов потерял дар речи. Пантюхов указывал на подогнанную почти к трапу самолета темно-вишневую «Волгу».
— В... в... вы здесь! — с трудом оправился от шока Степан Григорьевич. — Но я же свободен. Меня прокурор освободил.
— Успокойтесь, — взял управляющего под руку Леонид Тимофеевич. — Вы же видите — я без наручников. Всего лишь небольшая формальность.
В машине Степан Григорьевич пришел в себя.
— Учтите — мы не в Сибири! — выкрикивал он в лицо Пантюхова. — Ваши штучки здесь не пройдут. Вблизи Кремля отступление от закона не останется безнаказанным! — Степан Григорьевич сделал многозначительную паузу.
— Мы уже успели это почувствовать, — в тон Филиппову вставил Пантюхов. — Товарищ Хмельнов проявляет большую озабоченность вашей судьбой. Вы ведь об этом хотели сказать?
Управляющий собрался было ответить, но лишь беззвучно пошевелил губами.
На допросе управляющий не сказал ничего нового. По-прежнему отрицал получение взяток.
— И газовую плиту я приобрел в садоводческом кооперативе, — распаляясь
