мне рассказать.
– Похоже на правду.
– Оставалась ты, его любимая племянница. Генри написал завещание, где ты была единственной наследницей. Затем эта женщина из маркетинга Фонда…
– Крессида?
– Точно, Крессида. Предложила ему написать копию Констебла, и он сразу согласился. Но сказал, что добавит деталь, которая все раскроет. Для Генри это была игра. Как и все прочее. Как записки, что он тебе оставил.
– Внизу у лестницы?
– Да, это тоже с магнита для холодильника. Дай принесу.
– Не стоит, правда.
Но он уже направился к лестнице и стал спускаться. И вернулся с книгой в руке.
– Должно быть здесь.
Он показал ей обложку. Это была антология поэзии.
– Ты же сказал, что это с магнита? Не считала…
– Не считала меня заядлым читателем, а?
– Ну, наверное, – смущенно сказала она.
Он нашел в алфавитном указателе нужное место, затем быстро отлистал страницы назад.
– Ну вот, Уильям Йейтс. – Он подал ей книгу.
Она хотела прочитать стихотворение, но он ее опередил.
– Не видно путь, и снова я внизу, – заговорил он очень нежно. Слова лились неторопливым ручьем. – У лестницы – она в душе растет из грязи, сора, смерти и забот[45].
Его голос затих, и ей стало грустно. Не из-за стихотворения, а потому, что он замолчал. У Кобба и правда был очень красивый голос.
– Кобб, это прекрасно, – сказала она.
– Йейтс написал эти строчки, когда у него закончились идеи – он оказался в тупике. Внизу у лестницы.
– Начал заново?
– Именно. Точно как ты. Генри мне рассказывал про твой удивительный талант художника, который ты выбросила на ветер. И взамен получила серьезную работу в галерее. Жена босса. Модная квартира у реки.
– Так и есть. – Она подошла к стулу у мольберта и села. Провела пальцем по полке, которая держала холст. – Все, что я здесь делала после приезда. Было чувство, что он на меня смотрит. Как я убиралась на лодке, как на ней плавала, как нашла в море вид с картины Констебла. Но остальное… он оставил мне загадку?
– Да. Но не для того, чтобы ты нашла подделку. А для того, чтобы нашла саму себя, какой ты когда-то была. Так он сказал. Он хотел, чтобы ты была той самой счастливой, прекрасной девочкой, с которой он проводил давние летние месяцы.
С минуту Астрид сидела молча.
– Теперь понимаю. – Она повернулась к Коббу, который сидел к ней спиной и смотрел на открывавшийся вид. – И ты все знал с самого начала?
– Да. Мне правда очень жаль. – Он повернулся к ней. – Я скверно себя чувствовал, потому что не мог тебе сказать. И Граб тоже. Генри рассказал все только нам двоим. И настоял, чтобы мы держали все в тайне.
– Не беспокойся. Прости, что я тебя недооценивала.
– Ничего, все так делают. – Он пожал плечами. – Да, он тебе оставил еще кое-что.
– Правда?
– Ну на самом деле, это кое-кто. – Кобб подошел к дальней стене. Там под старой батареей лежал Барашек. Кобб взял его на руки и прижал к груди. Пес пристально смотрел на Астрид. – Теперь он твоя собака. Если хочешь.
– Разве он не собака Граба?
– Граб за ним присматривал – для тебя. До сегодняшнего дня. – Кобб опустил Барашка на пол. Тот медленно подошел к Астрид. – Ну то есть если хочешь.
Астрид встала на колени перед Барашком и почесала его под подбородком. От удовольствия тот закрыл глаза.
– Конечно хочу.
Вместе они вернулись к двери, и, когда открыли ее, Барашек побежал через мастерскую обратно к лодке. Астрид вышла на свет и обернулась к Коббу. Он облокотился о косяк. Руки в карманах. На свою беду, слишком красив. Но не в этом дело. Он самый правдивый из известных ей людей. Который точно знает, каков он на самом деле. Которому можно доверять.
– Слушай, Кобб, может, как-нибудь выпьем вместе?
– Только ты и я?
– Ты и я.
– Дай подумать. – Он потер подбородок. – Надо проверить мое расписание. Почему бы и нет? – Он ухмыльнулся ровно так, как особенно ее раздражало, и закрыл за собой дверь.
Она ненадолго задержалась, не желая уходить. Это мучительное чувство, когда ты не сделал того, что хотел. Только в этом случае она чего-то не сказала. А сказать она хотела то, что думала на самом деле. Что он удивительный. Ей хотелось схватить его за плечи и зацеловать. И не отпускать. Однако она ничего не сказала, но ничего страшного в этом не было. Потому что время еще есть. Теперь у нее полно времени.
Неделю спустя
Уже семь дней стояла ясная солнечная погода. Лето обещало быть самым жарким за последние много лет. Люди вокруг говорили, что она «привезла им погоду». Раньше о себе такого Астрид не слышала: что для других людей она – источник света. Только сейчас, когда была счастлива. Словно ей подкрутили настройки яркости.
Она махала прохожим, которые шли мимо лодки. Останавливалась поболтать с хозяевами собак, вместо того чтобы поскорее пройти мимо. Барашек радовался встрече с любым псом. Он был готов нарезать круги вокруг всякого существа, покрытого шерстью, – хоть маленького, хоть большого.
Астрид усердно трудилась над «Приютом кроншнепа», который на глазах становился заметно чище и красивее. Теперь она не работала в «Английском фонде», и времени было предостаточно. В центральном офисе ей предлагали вернуться, но она отказалась. Шерборн-холл остался в прошлом. Они согласились оплатить полную стоимость ее контракта, и пока денег хватало. В качестве ответной любезности она аккуратно удалила маяк с подлинника Констебла. Это было нетрудно: дядя Генри писал акварелью. Картина теперь вернулась к своему первозданному облику.
Еще она наконец собралась написать папе. Она рассказала все про дядю Генри и про то, как он оставил ей «Приют кроншнепа». В письмо она вложила эскиз лодки, который сделала тушью и акварелью. И она послала открытку Клэр. Просто извинилась за то, что с ней не общалась. Для начала неплохо.
Сержант Харпер тоже был в отличном настроении. Он заглянул к ней субботним утром. Он был в темно-синих шортах с отутюженными стрелками, указывающими прямо на его бледные колени. Все в участке, сказал он, пели ему хвалу. Преступления эти оказались самыми громкими за долгое время, и участие Харпера в расследовании не осталось незамеченным. Поговаривали, что его вне всякой очереди переведут в борнмутское отделение.
Харпер признался, что преуменьшил роль Астрид в деле, но не сомневался, что она не будет против. Если начистоту, он сказал начальству, что уже какое-то время следил за Эмили и Крессидой. «Готовый схватить», – сказал он и махнул рукой, будто это была лапа
