внезапно.
– Доброго здравия тебе, друг. Вижу, ты пришел из самого города, чтобы встретить наш караван? Не стоило, нам осталось всего несколько часов пути.
Гость смущенно улыбнулся и даже замешкался.
– Видишь ли, именно поэтому я и поехал тебе навстречу. Я знаю, поездка твоя наверняка была успешной. Поэтому, пока ваш караван еще не пересек городских ворот и тебя, как и всех, не вышла приветствовать моя жена, не мог бы ты одолжить мне немного денег? Я отдам в ближайшем месяце, даю слово. После новолуния я получу обещанную мне плату за работу. Мне много не нужно, лишь несколько сиклей: я не рассчитал свои траты, и деньги у меня закончились прежде, чем закончился сам месяц.
Харун покачал головой.
– Эсмар, уже который раз ты делаешь так. Мне ничего не жалко для друга, и надеюсь, ты заметил, что я не беру с тебя процентов. Но может быть, тебе стоит поискать какой-нибудь дополнительный источник доходов, раз тебе не хватает на жизнь?
– Дело тут вовсе не в этом, друг Харун. Как только я получаю на руки оговоренную плату, она как будто завораживает меня, словно голос сирены, зовущей мой корабль на острые рифы. Мне кажется, что денег у меня достаточно, чтобы позволить себе и то, и это… Никакой роскоши. Только лишь кусок мяса чуть подороже, кувшин вина чуть получше. И вот так, незаметно для себя, я понимаю перед каждой новой луной, что на жизнь мне не хватает совсем немного денег.
Харун глянул сперва на друга Эсмара, потом – на своего сына, который крутился около стола.
– Хорошо. Но ты выслушаешь меня, прежде чем я дам тебе денег. Саади! – подозвал он мальчишку. – Иди-ка сюда. Ты спрашивал, что я такое делаю с этими мешочками. Подойди ближе, я расскажу тебе. А заодно и Эсмару.
Саади и Эсмар непонимающе глянули на стол, на котором лежали четыре пустых кожаных мешочка и увесистый кошелек – заработок Харуна из поездки на восток. Оба они приготовились слушать.
– Не секрет, что когда-то я был рабом. Я почти уже сошел во тьму, но некий великодушный господин забрал меня, еле живого, у рабовладельца. Он поставил меня на ноги, а потом отпустил на волю, дав в придачу немного денег. Дадишу – так звали его. Он снял с меня оковы, но я оказался совершенно один посреди многолюдного, шумного и великого города Вавилона. Что мне было там делать? Я решил отправиться домой, через пустыню…
…– А ну-ка убирайся отсюда подобру! – прикрикнул на меня пожилой караванщик, когда я спросил его, могу ли я присоединиться к их нелегкому путешествию.
– Но господин, мне очень нужно попасть на тот край пустыни. Я могу работать!
– И кем же? – тот был непреклонен. – Ты слишком хил, чтобы охранять нас от разбойников, да слишком жалок, чтобы вообще дойти туда. Я вижу следы от оков на твоих руках и ногах. Убирайся-ка ты отсюда, покуда я не позвал стражников и не сообщил им о беглом рабе.
Такого я уже спокойно снести не мог.
– Мой хозяин даровал мне свободу, – отвечал я, расправив плечи.
Но караванщик что-то презрительно зашипел и замахал на меня плеткой, которой обычно подгонял верблюда. Здесь мне и правда было ничего не добиться.
Долго еще ходил я и по улицам Вавилона, и за пределами его стен. Часть денег пришлось потратить на еду, но никто по-прежнему не желал дать мне возможности трудиться. Да, я мог бы вернуться в дом к Дадишу, и тот наверняка позволил бы мне заработать немного сиклей на долгую дорогу. Но моя гордость не позволяла просить бывшего хозяина о большем одолжении, чем он уже сделал мне. Щедрых подарков в виде жизни и свободы более чем достаточно, а уж о деньгах я как-нибудь позабочусь и сам.
В таких мыслях дошел я до небольшого надела земли, который явно плохо возделывали: огород порос сорняками, почве не хватало влаги, несмотря на близость канала, а в загоне перед домом паслась пара коз, которых давно пора было подоить, да полулежал дряхлый плешивый верблюд, на первый взгляд уже собравшийся издохнуть.
Я решил попытать судьбу и если не заработать денег, так хоть спросить, не нужна ли здесь моя помощь. Когда делаешь доброе дело, плату за труд получаешь от самой госпожи Удачи, а этого-то мне и не хватало.
– Тысяча благословений твоему дому, – приветствовал я старую женщину, вышедшую на порог. Ее кожа давно иссохла, руки огрубели, а солнце выбелило ее волосы до такой яркости, что на них было больно смотреть.
– Коли ты разбойник, так уходи, – проворчала старуха, – брать у меня нечего.
– Я пришел узнать, нет ли у тебя какой работы для меня.
– И платить мне тоже нечем, – сощурилась хозяйка дома, мельком глянув на давно не доенных коз.
– За кусок хлеба и ночлег я помогу тебе, госпожа.
Еще один взгляд старушка бросила на следы от кандалов на моих запястьях. Но видимо, не сочтя это подозрительным, согласилась на такую сделку.
Я работал у нее несколько дней, все пытаясь понять, что же мне делать дальше и как попасть домой. Я привел в порядок огород и позаботился о животных, натаскал воды, прополол сорняки и починил ограду. Я не потратил ни одного заветного медяка из своего кошелька и был тому рад.
Однажды вечером старуха, оказавшаяся вовсе не плохой, а напротив, вполне благосклонной, подошла ко мне и сказала:
– На рассвете ты отправляешься домой. Бери моего старого верблюда и поезжай через пустыню: ты заслужил это. А верблюд мне самой ни к чему, только есть просит.
Я не мог поверить своему счастью. Я даже не стал расспрашивать, почему она так решила, хоть мне и показалось это странным. Но запомни, Саади, да и ты тоже, Эсмар: порою, когда с тобой случается чудо, не стоит смотреть ему в глаза и задавать лишние вопросы. Пусть случается.
Так я собрал свои скромные пожитки, погрузил все в один мешок и забросил на верблюда. Ноги пока еще держали его, но он был стар, и я не знал, сможем ли мы вместе пересечь пустыню. Однако выбора не было.
Мы добрались до последнего оазиса, где можно было найти укрытие от солнца и колодец с водой. Дальше – только нескончаемые барханы и несносная жара.
Я потратил сикли, что получил от Дадишу, на запас еды в дорогу. В оазисе стояло несколько караванов, почти все возвращались с другого конца пустыни и только и говорили,
