как тяжел нынче путь.
– Порою ветра так ворошат песчаные насыпи, что даже верблюды вязнут в них, оттого путь замедляется, – сказал один.
– Да, – подтвердил другой, – а солнце шпарит вдвое сильнее обычного. Давненько так трудна не была дорога. Одна радость – все разбойники попрятались по своим пещерам. Видимо, им тоже не по душе такой солнцепек.
Послушав караванщиков, я пригорюнился. Как мне преодолеть эту пустыню? Мой старый верблюд и без того не быстр. Что, если он угодит в зыбучие пески или подвернет ногу? А главное, как мне самому пройти этот путь и не умереть от жажды? Я тоскливо смотрел на бурдюк с водой, не понимая, как же мне растянуть драгоценную влагу на столь долгую дорогу.
С тяжелыми мыслями заснул я перед самым рассветом. И должно быть, сами боги послали мне этот сон. А возможно, все случилось наяву. В любом случае мой верблюд заговорил со мной так, будто был человеком.
(На этом месте мальчишка Саади ахнул и присвистнул, безоговорочно поверив отцу Харуну, а тот лишь незаметно усмехнулся.)
– Я уже ходил этим путем, хозяин, – сказал мне верблюд. – И несмотря на то, что я стар и слаб, я сделаю все, чтобы преодолеть его и в этот раз. Позволь помочь тебе. Ты слышал от караванщиков, сколько дней занимает пересечь пустыню. Но этот срок – для молодых животных. Прошу, увеличь время вдвое, потому что быстрее добраться я не смогу.
– Я боюсь, – отвечал я верблюду, – что тогда не дотяну я сам. Нынешнее пекло покроет мои губы кровавыми корками, я не смогу увезти столько воды, сколько потребует мое тело.
– Не волнуйся об этом. Я научу тебя одной хитрости, – сказал мой обретший голос друг, – раздели число дней, что мы будем в дороге, на четыре равных отрезка. И вместо одного большого возьми с собой четыре бурдюка размером поменьше и наполни их водой. Один отрезок пути – один бурдюк. Ты не будешь притрагиваться к следующему запасу влаги, пока солнце не отмерит срок первому отрезку. Как бы тебе ни хотелось. И так – с каждым последующим. Благодаря этому мы сможем преодолеть эту непростую и жаркую дорогу. Конечно, придется потерпеть, но тогда ты не выпьешь всю воду намного раньше положенного – а этого тебе будет очень хотеться.
И я поступил в точности так, как велел мне мой верблюд, будь то во сне или наяву. Я поверил ему, да и сама мысль показалась мне здравой. Большой бурдюк я обменял у караванщиков на четыре поменьше, так вышло даже больше воды, чем я рассчитывал.
Мы отправились в путь.
Не буду говорить, что это путешествие обошлось мне малой кровью. Верблюд, который с того предрассветного часа больше не вымолвил ни слова, и правда подвернул ногу и немного увяз в песках. В какие-то моменты он шел так медленно, что я мог бы бросить его умирать, но я не сделал этого. И он был прав: пить хотелось нестерпимо. Сперва мои губы стянуло, потом ветер обдул их до кровавых трещин. Кожа моя обгорела. Но я шел, отмерял дни и не поддавался искушению выпить сразу всю воду. Будь у меня один бурдюк, мне бы хватило его на половину пути, ибо с такой жаждой бороться сложно, как и увидеть, сколько же еще осталось питья внутри. Но когда заканчивался один бурдюк, и я мучился от желания сделать хоть глоток (который у меня был!), я изо всех сил ждал начала следующего отрезка времени. Да, во рту моем было сухо, но мне придавала уверенности надежда: я знал, что вода у меня еще есть. Когда закончился последний бурдюк, пришла другая надежда: дом уже близко, и скоро у меня будет столько воды, сколько я пожелаю. Так мы и прошли через всю пустыню…
– Отец, неужто верблюд и вправду разговаривал с тобой? – первым делом спросил Саади, когда Харун закончил свою историю.
– Разве это все, что ты услышал?
– Нет, еще про то, что нужно разделить бурдюки и не притрагиваться к новому, пока не придет срок… Но что это значит?
– А это значит, Саади, – заговорил Эсмар, который все понял, – что то ли твой отец – великий мудрец, то ли его верблюд. Кто-то из них точно. Так же следует поступать и с деньгами, если хочешь дотянуть до конца месяца, верно?
– Да, друг мой, – ответил Харун и развязал свой кошелек, по-прежнему лежавший на столе. – Гляди, сейчас я уберу отсюда все деньги, с которыми я обязан расстаться. Вот аренда небольшого надела земли и налог за дом, здесь – подношение богам, а это – возврат долга ростовщику. Я выплачиваю все это раз в луну, и мне не избежать этих трат. Возможно, у тебя есть какие-то еще.
Харун отложил отсчитанные сикли.
– Вот это, – он достал несколько монет золотом, – десятая часть от того, что я заработал. Это деньги, которые я плачу себе. Их я тоже отдам ростовщику, только под проценты: пусть эти сикли работают на меня. А все прочее…
Бывший раб Харун разложил оставшееся по четырем мешочкам, да так, чтобы вышло ровно.
– Каждый мешочек – это мой кошелек на неделю. Если я израсходую все за четыре дня, значит, в следующие три я не потрачу ничего. Это дисциплинирует и помогает не разбрасываться своим богатством. Так же, как с бурдюками с водой. Потому что это самый верный способ пересечь пустыню.
На этих словах он достал из первого мешочка несколько монет и отдал их Эсмару.
– Держи, дорогой друг, это тебе в долг, как ты и просил. И я буду рад, если ты станешь экономно расходовать сикли в следующую луну и в луну, что будет после нее, и дальше.
– Я понял, Харун. Я хотел сказать спасибо за деньги, но теперь вижу, что знание, которым ты поделился, стоит намного дороже любых блестящих сиклей.
Мужчины пожали друг другу руки.
– Запомнил ли ты услышанную мудрость, Саади?
– Да, – ответил сын Харуна, – пожалуй, теперь я буду так разделять все финики, что достаются мне, чтобы не съедать все сразу.
Харун рассмеялся.
– Что ж, этот способ работает со всем, что тебе ценно и чьей растраты ты хочешь избежать.
– А что стало с тем верблюдом?
– Он прожил еще долго и стал первым в моем стаде. И хоть с тех пор он так и не заговорил, каждое утро я здоровался с ним, а отходя ко сну, желал доброй ночи. В конце концов, он спас мне жизнь.
