все, он – никакой. Ему надо спать, чтобы утром выйти снова здоровым, бодрым, позавтракать и ехать работать.
А надо делать так, чтобы вахта не была тягостной. То, что делалось 60 лет назад. Ты три года работаешь, два часа у тебя перерыв на обед. Тебе артистов привозят и театры. А затем человек едет на полгода в отпуск, путешествует по тем местам, которые его интересуют.
Я помню, как после командировки из Магадана прилетала и неслась в свой барак, как в родную квартирку любимую. И так уютно в ней, и так хорошо в ней я чувствовала себя. Ты знаешь, что к тебе тут же придут твои друзья. Окно открыто, значит, ты дома, и к тебе придут…
Мы долетели до Певека. Я пошла по дороге своей памяти. Взлетная полоса и полоса Северного Ледовитого океана – идут две параллели. Ходить мимо этого интересно. Но еще нужно 23 километра доехать на машине до Певека.
Нас ждал автобус. Мы ехали вдоль сопки. Огромная сопка, которая чуть ли не из воды выходит, двуглавая. Такая большущая, толстая, как будто у нее еще и живот есть. Вздутая сопка называется. Там было в свое время дикое побоище юкагиров и чукчей. И тела они не хоронили, там стоял жуткий запах.
Певек – маленькое ожерелье в воде, это совсем немного земли и – сопки. Сопки как бы закрывают его от всяких штормов.
Это совершенно непередаваемые ощущения, когда ты въезжаешь в город. Он у тебя сидит в сердце один, а перед глазами – другой. Я помнила маленькие домики и короба, тесом крытые. Весь город они связывали, совершенно удивительно. Это создавало особую атмосферу, смесь города и деревеньки какой-то.
Спустя 60 лет передо мной совсем другой город. С высокими домами. Непривычная архитектура. Площадь очень изменилась. И магазинов двух рядом с райкомом не стало. Громадные здания. Дома раскрашены в разные цвета, чтобы не было однообразия. Весь Певек стоит на океанских сваях. Здания на сваях, как на подставках. Как детские конструкторы. В свое время Олег Куваев предсказал такую идею. Коробов теперь нет, а лежат панели из цемента. Набережная стала другой, почти как в Петербурге, только не гранитом отделана, а каким-то другим камнем.
Мне нужен был райком. Один дом был без свай. Как выяснилось, это и был райком партии. Он врос в вечную мерзлоту, старичок такой, осел. Такой старикашечка стоит. И осел, и покосился. А я там медведей кормила в первый час моего пребывания в Певеке! Я увидела тогда двух медвежат на первом этаже райисполкома. И райком такой красивый мне показался. Советский ампир. Там балкончик был, теперь балкончик обрушился.
Эта дорога воспоминаний была особой. Надо было в этот райком зайти, потому что он сыграл в моей жизни большую роль…
Спустя 60 лет я поднялась на второй этаж, где находился райком партии. На первом был райисполком. Я все время оглядывалась. Мне все время казалось, что вот сейчас выйдет Райков – секретарь по идеологии. И мы начнем обсуждать какие-то певекские проблемы. И потом войдет человек, который для меня был похож на главного героя «Алых парусов». Высоченный, в такой пыжиковой шапке и с огромными глазами…
На самом деле это был удивительной красоты человек, доброты, он относился ко мне, как к младшей сестренке. И эту дружбу мы пронесли до самых последних его дней на этом белом свете. Когда его не стало, ушло что-то большее, чем просто красивый человек. Ушло настоящее. Сердце большое, доброе. Широкая душа.
Естественно, когда мы оказались в Певеке, то среди первых зданий, которые нам хотелось бы увидеть, было РайГРУ, где работали все наши друзья-геологи.
Не было такого графика у этого дома, что уходишь утром и в 5–6 вечера приходишь. Летом геологи всегда были в поле. А зимой они ночами работали. Лабораторные работы были.
Это было удивительное РайГРУ, в которое каждый хотя бы маленькое открытие привозил. Не было геолога, который бы чего-то не открыл за полевой сезон. И свет в окнах всегда горел. Это здание исчезло. Когда я стала пытаться выяснить, что же произошло с РайГРУ, мне сказали:
– Его сожгли со всем имуществом. Специально подожгли.
В музее, куда мы пришли, мы нашли только одну вещь из этого здания – этажерку для книг. Такой шкаф своеобразный. Он Чемодановым назывался этажеркой. Это его была этажерка. Вот все, что осталось от РайГРУ. Все остальное сгорело. Горело долго, и почему-то плохо тушили. Но мало того, что сгорело здание со всем имуществом, сгорела и «Рахмановка», где жили когда-то Олег и Сергей.
Прошлый Певек остался жить только в моей памяти. Лагерный Певек, эти маленькие домики, бараки. В нем уютность какая-то была. Все друг друга знали. Все друг с другом здоровались. Все это вместе взятое составляло особое место, которого больше нигде не существует.
Певек – такой уголок земли, из него чище выходишь. Люди должны знать, что есть место, где можно проверить мужество, порядочность и массу других лучших человеческих качеств, верность своей Родине даже.
Вот ты приедешь туда, окунешься во все это, пообщаешься с людьми. Вспомнишь прошлое, посмотришь на то, что совершилось после того, как ты уехал. Что-то тебя обеспокоило, а что-то обрадовало. Меня, например, обрадовало, когда я увидела стоящую атомную станцию на таком кораблике, который на самом деле не кораблик, пристройка такая, прямо в океане. И так он украшает Певек!
В Певеке теперь оседло живут люди. Вот живут и живут. Я встретила массу людей, которые там лет шестьдесят, а то и больше. И не собираются никуда уезжать. Это их дом, это их родина. Они купили даже квартиры для себя.
Я назвала фамилию Чемоданов, и ко мне сразу кинулись навстречу люди, которые давно в Певеке. Они попросили, чтобы я встретилась с ними. Во время этого разговора наш режиссер Миша Трофимов читал письма Олега Куваева. А я просто рассказывала про быт, про то, как мы жили в 1959-м, в 1960-м, в 1961-м годах.
Люди боялись дышать, настолько им важна была вся эта история. Они знали Чемоданова, Власенко, Куваева… И детали, о которых ты им рассказываешь, им важны. Ведь почему нам хорошо в Ленинграде живется? Мы можем назвать любую фамилию. Дмитрий Лихачев. Даниил Гранин. Борис Борисович Пиотровский. Большинство людей ответит, кто это. А вот там теряется память. Во многих городах разводили руками, говорили:
– Извините, мы не знаем, кто это.
Как это может происходить? А это вахтовый метод так искореняет память. У людей
